Воздыхание окованных. Русская сага

«За 6 месяцев на артурской эскадре я все же кой к чему пригляделся, — писал все тот же оставшийся в живых герой Порт-Артура достоверный свидетель В.И. Семенов. — Но здесь было что-то совсем новое!.. Казалось, не снаряды ударяли о борт и падали на палубу, а целые мины…Они рвались от первого прикосновения к чему-либо…Стальные листы борта и надстроек на верхней палубе рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывались в кольца; неповрежденные пушки срывались со станков…Это могла сделать только сила взрыва…Снаряды сыпались один за другим. Это был какой-то вихрь огня и железа… А потом — необычайно высокая температура взрыва и это жидкое пламя, которое, казалось, все заливает!.. Какое разрушение!.. — Пылающие рубки на мостиках, горящие обломки на палубе, груды трупов… Сигнальные и дальномерные станции, посты, наблюдающие за падением снарядов, — все сметено, все уничтожено… Бойня какая-то…».

Во время зимнего ремонта японцы перевооружили свою эскадру. Они стали использовать фугасные снаряды, наполненные веществом, от которого горит даже железо. Жидкое пламя после взрыва снаряда пожирало все вокруг, тысячи мелких осколков, вылетающих из огненного ада, вместе с ударной волной крушили все конструкции, скручивая стальные балки в узлы. Пламя сжигало кислород, при взрыве выделялись ядовитые газы, губительно действующие на гортань и легкие. Японская эскадра получила перед русской подавляющее огневое превосходство, страшное еще тем, что о нем никто на русской эскадре не подозревал.

Еще в течение пяти часов (!) объятый пламенем, изуродованный «Суворов» отражал непрерывные атаки неприятельских крейсеров и миноносцев. Оставшиеся в живых — окровавленные, изувеченные все-таки продолжали отстреливаться, хотя уже нанести противнику ощутимый урон было невозможно.

«Наш симпатичный батя (речь идет о тяжело раненом судовом священнике иеромонахе Назарии, геройски погибшем вместе с почти девятьюстами членами экипажа «Суворова», — прим. авт.,- Е.Д..), монах не только по платью, но и по духу, находился на пункте в епитрахили, с крестом и запасными Дарами. Когда к нему, сраженному целым градом осколков бросились доктор и санитары… он отстранил их, приподнялся и твердым голосом начал — «Силою и властью…» — но захлебнулся кровью… и торопливо закончил — «…отпускаю прегрешения… во брани убиенным…» — благословил окружающих крестом, которого он не выпускал из рук, и упал без сознания».

Судовой священник был смертельно ранен в перевязочном пункте, где вместе с доктором пытался помочь раненым, дать им последнее напутствие в путь «всея земли». После прямого попадания снаряда там уже не было ни единой живой души: между исковерканными столами, табуретками, разбитыми бутылками… — только несколько трупов, да груды чего-то, в чем с трудом можно было угадать остатки человеческих тел…

Однако, как вспоминает В. И. Семенов, судовой образ, вернее образа, так как их было много, — все напутственные благословения броненосцу — остались совершенно целыми; даже не разбилось стекло большого киота, перед которым в висячем подсвечнике мирно горело несколько свечей…

«Суворов» уже был весь избит: упали мачты, обе трубы, броненосец потерял способность управляться, весь заливался реками огня, но…дадим слово врагу, которого в симпатиях к русскому флоту заподозрить было бы трудно:

«Этот корабль, весь обгоревший и еще горящий, перенесший столько нападений, расстреливавшийся всей (в точном смысле этого слова) эскадрой, имевший только одну случайно уцелевшую пушку в кормовой части, все же открыл из нее огонь, выказывая решимость защищаться до последнего момента своего существования, пока плавает на поверхности воды».

Так свидетельствовал о последних минутах «Суворова» и оставшихся на нем героев участник боя — японец. В 19 часов 29 минут флагманский броненосец был атакован японскими миноносцами и потоплен четырьмя выпущенными в упор торпедами. К утру 15 мая русская эскадра как организованная сила перестала существовать…

Вахтенный офицер эскадренного броненосца «Князь Суворов» мичман Георгий Иванович Жуковский, вместе со своим кораблем принял геройскую и мученическую смерть. Он был ранен и не один раз, но его видели, то там, то тут, окровавленного, в бою в последний, оставшийся до потопления корабля час. Об том рассказывали родным те, кто вместе с раненым адмиралом Рожественским успели пересесть на миноносец «Буйный», кому вслед кричали герои «Суворова»: «Отчаливай скорее! Отваливай, отваливай!», а потом — обреченные, но не побежденные моряки кричали «Ура!» — адмиралу, России, флоту, а, может быть, и самим себе…

Был ли еще жив Жорж, был ли в сознании в последние секунды жизни, погружаясь в трюме изувеченного корабля со своими товарищами в свинцовую пучину ледяных цусимских вод, в трюме, виденном им задолго до трагедии, под видом ресторанного кабинета-гроба, что было пережито ими этим туманным вечером после почти пятичасовой бойни, — этого никто теперь не узнает.