Вожак

Из архивов подняли записи триумфа, которого легат Тумидус был удостоен за высадку на Малой Туле. Эксцессы, проходящие под грифом «Особо секретно», вырезали, позорную драку с шептуном стерли. При монтаже оставили главное: гвардия в парадной форме, береты набекрень, золото шнуров. Ордена, медали — «За благородство помыслов», «За заслуги в обеспечении национальной безопасности»… В адаптированном виде триумф показывали ученикам средних школ и курсантам военных училищ. Выступать перед молодежью военный трибун Тумидус отказался наотрез. Его сняли в отдельной студии, по особому сценарию, убрали проклятья и грязную брань, наложили прочувствованный баритон диктора, подвесили название: «Символ покаяния империи» — и пустили душеподъемным роликом в дополнение к триумфу.

— Здравствуйте, офицер. Прошу прощения…

— Что?

— Вы не дадите ребенку автограф?

Сопляк победил. Смущенная — румянец во всю щеку — мамаша протягивала Тумидусу уником с развернутой сферой и лучевой стилус. У входа топтались мужчины: большой и мелкий. Они были похожи, как бывают похожи только дебилы в фазе возбуждения.

— Дам.

«Не ходи в армию, — написал Тумидус, с удовольствием глядя, как у мамаши, привлекательной женщины, отвисает челюсть. — Сиди дома, щенок. Понял?» И расписался:

«Гай Октавиан Тумидус, клоун».

— Почему клоун? — изумилась мамаша.

— Гены, — мрачно объяснил военный трибун. — Наследственность.

— Вы шутите? Шутите, да?!

— Еще кофе? — спросил бармен.

Он оставался бесстрастен, как и подобает урожденному гематру. Тумидус был искренне благодарен бармену за это.

II

Крыша и борта мобиля растворились в воздухе.

— За три месяца не налюбовались? — сварливо поинтересовался лысый Мамерк.

— За эти месяцы, — закончив возиться с настройками, Юлий Тумидус погасил командную сферу пульта, — я всего пять раз выходил за территорию нашего представительства. Дважды меня экстренно хватали за шкирку и возвращали обратно. Нет, Мамерк, я не налюбовался.

Снаружи восьмиместный «Лендер» напоминал маринованную оливку, испещренную сизыми пятнами. Стекла Юлий затенил, прозрачность корпуса выставил одностороннюю. На таких машинах, прозванных в народе «летучими бегемотами», многодетные семейства выбираются на загородные пикники. Предположить, что громоздким рыдваном воспользуется госпожа имперская безопасность, мог только законченный параноик.

«Если у вас паранойя, — вспомнилась старая, как мир, шутка, — это еще не значит, что за вами не следят». Кстати, насчет слежки. Сильно ли потроха «бегемота» отличаются от начинки стандартного «Лендера»? Охрана, конспирация, шпионские игры — все это уже не вызывало у Юлия никаких чувств, в том числе и раздражения.

Привык.

Мобиль шел в первом воздушном эшелоне: сорок метров над серо-стальным полотном наземного хайвэя. Справа и слева проплывали шестигранники офисных зданий, облицованные золотистыми панелями солнечных батарей. Столбики старинных монет, сокровищница исполина.

«Нам следовало бы учиться у гематров. Предельная рациональность, учет множества факторов, комплексный подход. Покрытие из фотоэлементов — раз. Гематрицы — дело хорошее, но дополнительная энергия лишней не бывает. Система застройки — два. Здания не затеняют друг друга; создается ощущение простора, решается проблема парковок и транспортных магистралей. Имидж — три. Недаром в „золотых“ кварталах обосновались представительства крупнейших компаний и финансовых корпораций Ойкумены. Ой, не даром! И это ясно мне, инорасцу. А гематры наверняка просчитали и „четыре“, и „пять“, и „тридцать шесть“…»

Клинок хайвея рассекал пространство, уходя вдаль, к вырастающим на горизонте терминалам космопорта. За ними, над взлётно-посадочным полем, взмывали ввысь, растворяясь в темно-синих чернилах, или, напротив, спускались с небес корабли. Слух болезненно напрягался, воспринимая тишину, как глухоту — ни грохота, ни рёва. Взгляд искал вспышку плазменного факела, выхлоп планетарных химических движков — искал и не мог уловить. Глиссады, «косые старты», атмосферные манёвры — всё, кроме строгой «вертикали» на антигравах, было строжайше запрещено. Исключения — только в случае аварийной ситуации. Аварий на Бен-Цанахе не случалось более ста лет. В первую очередь, благодаря жестким правилам безопасности и знаменитым диспетчерам Тишри, рядом с которыми сгорали от зависти супер-компьютеры.

Лучи осеннего солнца пронизывали воздух, наполняя мир светом: мягким, прозрачным. Казалось, скройся солнце за облаком, и ничего не изменится: воздух продолжит светиться сам по себе. Город кончился, потянулись крыши ангаров, складов и энергостанций. Их вид навевал уныние: панельные фотоэлементы имели цвет мокрого асфальта. Контраст с «золотыми» кварталами, по всей видимости, спланировали сознательно. Прикинув суточный грузооборот космопорта, Юлий уверился: складской комплекс уходит под землю на семь-восемь уровней, не меньше.

Он глянул на браслет-татуировку — в сотый раз за сегодня.

— Не волнуйтесь, — госпожа Зеро пожала плечами. — Успеваем с запасом.

— Я не волнуюсь.