Вожак

– Да, Тиль. А еще отлично понимают, кто они и для чего живут. Осознают, кто друг и кто враг. Подчиняются одному вожаку и никогда не нарушат его волю. Что бы ни случилось, как бы ни повернулось дело. Они физически не способны нарушить его приказ, и это закреплено магией крови, чтобы не дать им поддаться звериному началу. Кроме того, они очень живучи. К примеру, вам, чтобы избавиться от ран с помощью «нектара», понадобилась целая ночь и отвар из целебных трав. Ширу с такими ранами потребовалась бы пара минут и стебелек здешнего папоротника. Как, впрочем, и Кресу с Тоссом, и всем остальным, кого мы успели изменить. Вспомни: Стрегон после встречи с агинцами восстанавливался трое суток, а они бы поднялись на ноги часа через два. С моей помощью – всего за час, тогда как с «нектаром» – еще быстрее. Они держатся со мной на охоте на равных. Они умеют чувствовать друг друга так же, как хмеры в полноценной стае. Они связаны кровными узами и становятся друг другу ближе, чем братья. Не говоря уж про силу, выносливость, сроки жизни… Проклятый лес многое им дал, от многих неприятностей избавил. За свой дар он требует лишь одного – безусловной преданности, но они согласны на такие условия и стерегут кордоны вовсе не из-за денег, как кто-то мог бы решить (хотя им действительно хорошо платят), а потому, что для леса это важно. Потому, что это – наш дом. И потому, что мы отдаем ему не меньше, чем он делает для нас. Теперь понимаешь?

Тирриниэль тяжело вздохнул.

– Да, Бел.

– Перевертышей не очень много, – тихо добавила Белка. – Старших и опытных – всего полсотни на весь Золотой лес. Ни один из них не может покинуть его надолго. Это уже навсегда. Здесь даже эльфы становятся иными. Не сразу, конечно, а лет через двести-триста. Наш лес заботится о своих детях – хороших или плохих, кровожадных и не очень; позволяет существовать и хмерам, и пересмешникам, и обычным людям. Кому-то он дарит силу, кому-то ловкость, кому-то повезло обрести иное обличье… но спроси у любого, кто прожил в этих местах хотя бы с десяток лет, и каждый ответит, что никогда и ни за что не покинет их. Это как мать предать, Тиль. Отцу больно ранить душу. Ведь на самом деле наш дом тоже умеет любить настолько же сильно, насколько научил его когда-то ненавидеть Изиар.

Владыка Темного леса устало опустился на траву.

– Бел, но как вы смогли достичь этого всего за пять веков?!

– Просто мы любим свой дом, Тиль. И хотим, чтобы прошлое никогда больше не вернулось в эти земли. Здесь живут наши дети, здесь растут наши внуки. Здесь еще много поколений будут жить и радоваться те, кто нам дорог, а потом – их дети, внуки, правнуки… И для этого не потребовалось многого: Таррэн всего лишь открыл Лабиринту свое сердце. Они стали одним целым, понимаешь?

– Вот почему он так силен, – прошептал Ланниэль.

– Они едины, – спокойно кивнула Белка. – Поэтому здесь ему подвластна каждая травинка. Поэтому они так страдают без него: хозяин для нашего леса гораздо больше, чем повелитель. Он их друг по крови, старший брат, лорд, отец… и если он не вернется в ближайшее время, это место займет Тор, чтобы затем передать эту связь дальше по роду. Я не говорила раньше, но на самом деле идею с перевертышами Таррэну тоже подсказал Лабиринт. Из какого мира он взял эти сведения, от какого мага, человека или эльфа – я не знаю. Но когда мой муж однажды пришел в залы единения и коснулся плиты, где когда-то пролилась его кровь, Лабиринт прочел его мысли и ответил. А потом и Тебр туда пришел, чтобы узнать, как сохранить добровольцам разум.

– Темная бездна… – сглотнул Ланниэль. – Отец говорил, что он живой, но я не верил!

– Лабиринт сам определяет, как ему быть и что делать. То, что наш лес остался закрыт кордонами, а не распространился по всей Лиаре, во многом – его желание. И просьба Таррэна, конечно. Иначе тут давным-давно не осталось бы ни Новых земель, ни Интариса, ни Ланнии и ничего вообще, кроме хмер, оборотней, серого мха и плесени. Однако теперь, когда Таррэна нет, Лабиринт неспокоен, а Тор еще слишком мал, чтобы его контролировать. Именно поэтому мы с вами идем к золотым и именно поэтому попробуем потревожить портал.

Стрегон тихонько вздохнул.

– А волки?

– Кроме некоторых смертных и золотых, о них никто не знает. – Белка быстро покосилась на перевертыша. – Но звери никому не мешают. Я за этим слежу. С некоторых пор наши мохнатые друзья живут отдельно от остальных охотников, в рейды ходят только своими тройками. Когда наступает ночь, перекидываются, а к утру снова возвращают привычный облик. Шир им спуску не дает, а то натура у них буйная, хищная, непредсказуемая… не зря мы их так долго проверяем и готовим, да и наказываем за глупости тоже по всей строгости. А они иногда бывают, бывают… кстати, мохнатый, тебе пора – светает скоро. Хоть и удивил ты меня вчера, когда среди белого дня перекинулся, но все же не надо испытывать судьбу дважды. Тебе еще рано к старшим. Поверь.

Волк, терпеливо дожидающийся конца разговора, бесшумно поднялся, лизнул ее руку и, подмигнув обомлевшим эльфам, потрусил прочь.