Вожак

– Прекрасно, – холодно улыбнулась Гончая. – Раз уж вы навязались на мою голову, будьте готовы к тому, что поблажек не будет. Шир!

– Ау? – немедленно отозвался вездесущий перевертыш.

Правда, в каком он был виде – человеческом или волчьем, – никто не знал: охотник с самого утра не показывался на глаза. Бежал невдалеке, но так, что даже зоркие стрелки не могли различить за деревьями его стремительный силуэт. И за кордон он ушел самым первым. Юркнул из чащи, молнией скользнул на ту сторону и с тех пор хорошо, если пару раз подал голос, да и то – такой же неопределенный, как и сейчас. То ли спросил, то ли провыл.

Белка же и бровью не повела.

– Приглядишь за ними.

– Угу.

«Значит, все-таки сейчас он человек, – понял Стрегон. – Правда, зачем опять прячется, непонятно. Может, не хочет напугать? Но почему? Мы же вроде все видели?»

Он хотел было спросить об этом, но глянул на Гончую и передумал: сегодня ее глаза уже во второй раз изменили цвет с голубого на непонятный жутковато-зеленый. Злилась она, что ли? Или просто хмера внутри нее стала еще немного сильнее?

Стрегон тихонько вздохнул и на всякий случай проверил, как действует левая рука. После чего знаком велел побратимам смотреть в оба и последовал за обеспокоившимся Тирриниэлем.

Глава 16

Ночью Гончая снова покинула лагерь. Однако на этот раз Шира с собой, как ни странно, не взяла. Лакр, проводив Белку раздосадованным взглядом, тут же попробовал ее догнать и задать миллион вопросов, которые с самого утра вертелись на языке, но не тут-то было: барьер при приближении ланнийца зашевелился, а потом угрожающе ощетинился острыми колючками, словно сказал: «Назад!»

Лакр попытался прорваться еще раз, однако кордон снова приподнял колючие ветви, после чего внушительно выгнулся навстречу, зашелестел листвой и наконец расцвел крупными желтыми цветками.

– Осторожнее, – предупредил Шир, благоразумно не приближаясь к деревьям. – Не вздумай вдохнуть пыльцу, иначе утром не добудимся. А вон на тех шипах есть еще и яд, который обездвижит тебя на половину ночи. Убить не убьет, конечно, но можешь мне поверить – ощущения не из приятных. Особенно потому, что разум этот яд оставляет кристально чистым.

Лакр, углядев на ближних ветках крохотные желтые капельки, которых секунду назад и в помине не было, быстро сообразил, что угроза реальна, и с ворчанием отступил.

– Правильно, – усмехнулся охотник. Сам он сидел поодаль, на приличном расстоянии от барьера, прислонившись спиной к какому-то валуну, чтобы ни колючки, ни пыльца его не затронули. – Сегодня хмер поблизости нет, охранять некому, так что избавить тебя от твари вроде пересмешника или какой другой напасти никто не сможет.

– А ты на что?

– Мне не велено выходить.

– Даже если меня там жрать начнут, тоже не пойдешь?

– Нет.

– Тьфу, – с отвращением отвернулся Лакр, поняв, что ничего не добьется. – Может, я просто убедиться хотел, что тут есть запасной выход? На случай, если кое у кого вдруг ум за разум зайдет и проснутся звериные инстинкты!

– Не бойся, не проснутся, – по-волчьи усмехнулся Шир. – Пока я человек, волк во мне дремлет, и наоборот. Могу неделями не спать, ныряя из личины в личину: пока одна половина бодрствует, вторая будет отсыпаться.

– Очень удобно, – съязвил рыжий, с досадой отходя от деревьев. – И что, все ваши так?

– Разумеется.

– Весело живете, – пробормотал Лакр, усаживаясь рядом с Тергом. – А что будет, если не дать тебе перекинуться в полнолуние?

Шир независимо пожал плечами.

– Я же не оборотень, чтобы от луны зависеть. Могу перекинуться, могу остаться таким, как есть. Мне не мешает личина.

– Каково это – быть зверем? – неожиданно заинтересовался Картис. – Что-то меняется, когда перекидываешься?

– Слух, зрение, обоняние… все становится очень четким. Так, будто до этого ты смотрел на мир сквозь мутное стекло. Да и тело совсем другое – сильное, быстрое, не чета некоторым.

– Лапы, случаем, не мешают? – невинно полюбопытствовал Лакр. – Нет? А зубы? Когти? Хвост?

Шир только усмехнулся.

– А тебе? Плохому танцору, как говорится…

– Я человек, – с достоинством отозвался рыжий.

– Я тоже. Местами. Зато когда я волк, такие мелочи меня не заботят: что на двух ногах, что на четырех – без разницы.

– А как насчет всего остального? При смене облика память сохраняется полностью? – вмешался в разговор Тирриниэль. – Насколько я знаю, оборотни о прошлой жизни не помнят, а ты?

– Помню, – спокойно отозвался охотник, устраиваясь поудобнее. – Все помню, что делал, с кем говорил, что пообещал, что на завтрак жевал… даже то, что я – человек и почему-то умею ходить на задних лапах. Просто это становится не особенно важным. Так, краем сознания отмечаю, что есть у меня еще одна половинка со странными принципами, но большого значения не придаю, за исключением случаев, когда наши мысли совпадают. Так же и с волком: я знаю, что он внутри; знаю, что все слышит и понимает, чувствую, когда он голоден, но знаю и то, что он не возьмет верх, пока я этого не пожелаю.

Ланниэль заинтересованно подался вперед.

– А перекидываться больно?

– Почти нет.

– Сознание при этом не теряешь?