Вождь чернокожих. Black Alert (СИ)

— Неужели? Ты же из дворянской семьи. Из этих, как их, сигаретные герцоги, вроде, как же они там назывались. А… Мальборо! Герцог Мальборо, вот ты кто!

— Я не интересен своим родителям, но, безусловно, они соберут необходимую сумму, а кроме этого, им поможет правительство Британской империи.

— Ну-ну, сколько за тебя назначить выкуп, я в нынешних ценах не разбираюсь. Скажем сотню тысяч фунтов стерлингов?!

— Что? Нет? — заметив по ошарашенному виду Черчилля, что сумма неподъёмна для него. — Тогда десять тысяч?! Опять нет! Экий ты бедный, что теперь, за тебя ломаный фартинг просить?

Черчилль нахмурился и произнёс.

— Я готов выкупить себя сам, но мне надо для этого выехать в Англию, и я, клянусь своей честью, выплачу вам тысячу фунтов, больше мне не собрать.

— Вы, несомненно, далеко пойдете, и я пророчу вам блестящую политическую карьеру. Но дело, видите ли, в том, дорогой лорд — храброе сердце и тощий карман.

— Дело в том, что политика — это грязное дело, а человек, который делает в политике блестящую карьеру, априори, не может быть честным. Я вам не верю, молодой человек. А слово чести для англосакса, всё равно, как грязный, вонючий платок, который он готов выкинуть в ту же секунду, как только он покроется пылью и грязью.

— Как вы смеете! Клянусь памятью своего отца и моей няни, я не обману вас, это долг чести. Я аристократ, в энном поколении, я не позволю себя оскорблять, если бы я не был пленником, то я вызвал бы вас на дуэль.

— И что, вы стали бы стреляться с вонючим негром, пусть и королём.

— Не стреляться, я готов биться с вами на саблях, отстаивая свою честь.

— Ну, хорошо, я предоставлю вам такую возможность, — решил я.

Не знаю, что на меня нашло, ребячество какое-то. Но, вот захотелось скрестить шпаги, фу, сабли с этим потомственным аристократом, гордым и тщеславным до безрассудства, а то, когда ещё представится такая возможность?

Я, кстати, не знал, что Черчилль был лучшим по фехтованию в военном училище, и даже занял там первое место.

По моему знаку, принесли кавалерийскую саблю, я же дотянулся до своего походного мешка и, покопавшись в нём, вытащил сначала серебряную чашу, ненароком попавшуюся мне в руку, а потом, достал и свой медный хопеш. Но вот незадача. Хопеш был больше ударным оружием, сродни топору, и против сабли был некорректен. Пришлось оставить его в мешке.

Другой сабли у меня не было. Не носил я их с собою. Проблема разрешилась почти сразу. Заметив, что мне нужно клинковое оружие, мои телохранители принесли арабский шамшир — слегка изогнутую саблю, со странной ручкой в виде зауженного к центру цилиндра, чьи выступающие края закрывали ладонь с обеих сторон.

Покрутив его в руке, чтобы проверить балансировку сабли, как она лежит в руке и общие ощущения от оружия, я велел подать мне то, на чём можно было проверить остроту сабли. Мне привели барана. Его всё равно нужно было убивать, для приготовления пищи.

Размахнувшись, я вжикнул саблей, которая, прочертив короткую дугу, отхватила у животного его косматую голову, с большими загнутыми книзу рогами. Туша свалилась на песок, заливая его своей кровью, заструившейся из отрубленной головы и обезглавленного тела.

Сойдёт, — решил я и перевёл взгляд на Черчилля, который самозабвенно размахивал саблей, проверяя её. Почти таким же образом, как и я. Зарубить кого-нибудь ему не дали, а нечего тут, и он ограничился тем, что проверил остроту сабли большим пальцем, и видимо, остался доволен ею.

Биться я решил здесь же, для чего мои телохранители расчистили небольшую площадку, не вмешиваясь в общий процесс и не пытаясь воспрепятствовать мне в этом.

Они были уверены во мне и ожидали боя, как и большинство вокруг, привлечённые моими необычными действиями. И как их не отгоняли, они всё равно возвращались и заворожённо смотрели за приготовлениями готовых сражаться короля и пленного английского офицера.

Весть об этом, в мгновение ока, разнеслась по лагерю. Со всех концов, не чуя под собою ног, бросились воины, желая посмотреть на это бесплатное представление. Их сердца, ожесточённые прошедшей битвой, жаждали острых ощущений и развлечений, которые им обещал предстоящий необычный бой.

Уинстон Черчилль сам был в шоке от происходящего, король чернокожих вынудил его сражаться с ним, видимо, чтобы убить. Но вот, его чёрные, как сама ночь, глаза были таинственны и мистически откровенны, когда Черчилль заглянул в самый центр зрачков его глаз.

Видел он там себя. Постаревшим, толстым, вольготно сидящем в глубоком дорогом кресле, с дымящей сигарой в правой руке. Был он, несомненно, очень значимой персоной, судя по окружающей обстановке и весьма дорогому перстню на пальце, с большим чёрным алмазом в нём.

Это видение мелькнуло перед глазами Черчилля и бесследно исчезло, как только король негров отвёл свой яростный взгляд. Но… впечатление от этого взгляда осталось на всю жизнь, глубоко врезавшись в сердце. И как бы потом не было плохо, он всегда вспоминал это видение, а также слова, необъяснимо много знающего короля, создавшего из ничего своё королевство.