Вождь из сумерек

— Не обижай воеводу, Груздень. — Миролюбиво проговорил Стас. — Воеводы уважать друг друга должны. А Спень, к тому же, твоя правая рука. В обозримом будущем.

— Оторвать бы эту руку. Лучше вообще с одной ходить, чем с такой. — Душа Груздня все еще кипела и булькала. — Как это правая?

Вдруг спохватился он и с тревогой посмотрел на смеющегося Стас.

— А так, мой друг. Я завтра ухожу. И Зорень тоже. И ты остаешься здесь, в Волчке, вместо меня.

— А Алексей?

— Алексей и Хруст сейчас Витенем и Суличем заняты. Хмурый в Заречье сидит. Свист в Соколене.

— А Пивень? — Теряя всякую надежду, спросил Груздень.

— Как и положено волхву. Всюду. Свою сотню отправишь к нему, а взамен от него получишь две.

Груздень сидел, тяжело навалившись на крышку стола и переживал свалившуюся на него беду. Поднял на Стаса глаза, полные вселенской скорби.

— И что было Серду задирать тебя? Сидел бы я сейчас в десятниках и горя не знал. А теперь? Поспать некогда, поесть некогда. Воев больше пяти сотен. Народ, что не день семьями едет. И пеше идет. И конно. Вокруг каждого детинца посады растут. За всем уследи, всем укажи. А тебе еще коняжения под ноги валятся, как из под хвоста моего вороного.

— Так может снова в десятники? — Участливо спросил Зорень и подмигнул Стасу.

— Не могу! — Простонал Груздень. — Привык. Могу от тоски пропасть. И даже запить. Вот если с тобой, могу и простым воем.

— Тогда сиди и не плачь. Я слезы вытирать не умею. А услышу еще раз, обижусь, и посажу куда-нибудь конязем.

— Все понял, командир. — В испуге вскинул руки. — Молчу!

— Вот это другое. А то сидит сиротинушка и слюни пускает.

Зорень, глядя на неподдельный испуг на лице воеводы, не сдержал улыбки.

— Жить будешь здесь, как и должно наместнику. Купава покои покажет. А можешь в моих поселиться.

— Так у меня свое жилье есть в посаде. А могу и в детинце, вместе с воями. — замахал руками Груздень.

— Нельзя. — Веско и решительно отверг его доводы Стас, так, как уже сегодня сделал однажды. — К тебе люди будут приходить. И не гоже воеводе Волчьего рода и наместнику людей встречать на пороге землянки. — Все, Груздень, с формальностями закончили. Командование сдал.

Подошел к окну и жадно втянул ноздрями вечерний воздух.

— Спать, ребятки. Вставать рано, а Войтик и того раньше поднимет. Груздень, тебе разрешаю сегодня дома ночевать, с семьей.

Задолго до рассвета стукнули у крыльца подковы. Послышался рокочущий голос Войтика, напрочь отвергающий шепот, как разновидность человеческой речи.

Стас, Зорень и Рэдэльф вышли на крыльцо.

— Войтик, ты и мертвого разбудишь.

— Кто собрался умирать? — С недоумением уставился на него Войтик, который принял шутку за чистую монету. — Другого времени не нашли?

Стас безнадежно махнул рукой.

— Вперед…

— И с песней?

— Отставить песню. Люди спят.

Купава провожать не вышла. Сколько не выглядывал Стас, так и не мог разглядеть в окнах ее хорошенькое личико.

«Все-таки обиделась». — Подумал он.

Всю ночь уговаривала его, но так и не добилась желаемого согласия. Рассердилась и назло, напрочь игнорируя всякие условности, прошлепала босыми ногами мимо изумленной стражи, показав с детской непосредственностью на прощанье розовый язычок.

— Зорень, а почему я не разу не видел твоей конягини? — Осторожно спросил он, направляя коня в распахнувшиеся перед ними ворота посада.

— И не увидишь. — Коротко ответил Зорень.

Стас удивленно поднял брови.

— Умерла при родах. Дочь, коняжна Веста жива, а конягинюшки нет. — Неохотно ответил Зорень. — Обхожусь наложницами. А конягини больше не будет.

— Прости, брат Зорень.

— Переболело. — Односложно ответил конязь. — Если вернемся, познакомлю. Только поклянись, что не заберешь ее у меня.

— Я? Зачем? — Поразился Стас.

— А зачем я с тобой увязался? — С не меньшим изумлением ответил Зорень. — Мне бы град Витень за себя взять, а я за тобой побежал. Войтик мирный черпак на мечи променял. Волхв, которого в Соколень из леса выманить невозможно было, все дела свои чародейские забросил, от меня сбежал, по городам и весям в седле трясется. И глаза по молодому горят. А Груздень, Хруст, Хмурый? В Соколене за разбой вместо ненависти о тебе легенды складывают. У Весты глаза светятся, когда о тебе слышит.

Стас смутился. Почувствовал, как уши огнем горят.

— Что же я за чудо — юдо такое? Ну, хочешь, брат, отдам я тебе этот клятый город?

— Зачем? Все равно не удержу. О тебе молва впереди твоих воев бежит. Ворота перед ними сами распахиваются. Хмурому Заречье проще, чем Соколень достался. И конязь Осен не сам по себе, люди говорят, расшибся, а волки перед ним выскочили, перед конской мордой.