Вождь революции

Вот как! Это что же, получается, шла война? За семь лет убито порядка семи тысяч человек, а ранено больше восьми тысяч человек. А как же Афганистан, в котором погибло около пятнадцати тысяч, а раненых было около пятидесяти тысяч. Так там шла война. Мой двоюродный брат воевал в Афгане, был водителем КАМАЗа, горел, выжил и многое успел рассказать мне, своему родственнику, о той войне.

Интересная получается картина с эсерами. Неудивительно, что ряды монархистов изрядно поредели. Не каждый хочет жить ежедневно под страхом смерти своей или близких. А никакой управы на революционеров почему-то не было. Террор — это страшная штука. И самое интересное, что в этом белогвардейцев и не обвинишь, всё это дело рук красных социалистов, главным образом, эсеров. Страшный вы человек, Борис Викторович Савинков, очень страшный. А что же будет дальше? Красный террор!»

Керенский откинул от себя бумаги. Остальные отчёты ему читать резко расхотелось. Больно погано было на душе.

«Интересно, если бы в нынешней России происходило что-либо подобное, много ли чиновников рвались в «Единую Россию» и долго ли продержался бы президент? День, может, два? Максимум, неделю. Гм, вопросы скорее риторические, чем на засыпку», — Александр Федорович вздохнул, оделся и, уже выходя из кабинета, спросил у Сомова:

— Володя, машина готова?

— Да, ждёт вас у крыльца.

— Хорошо. Ехать недалеко, но это официальное посещение, а значит, идти пешком — моветон. Подарки и награды подготовлены?

— Да, но немного.

— Много и не получится. Надо с чего то начинать. Главное — это не победа, главное — участие! Впрочем, только на данном этапе, — оговорился он. Автомобиль с Керенским отъехал от Мариинского дворца и направился на Сенатскую площадь. Доехав до главного входа в Зимний дворец, министерский «Руссо-Балт» заехал внутрь и остановился.

Керенский с двумя адъютантами, нёсшими в руках награды и несколько продуктовых подарков, направился внутрь дворца. Алекс неоднократно был в Зимнем дворце и особо ничему там поражаться не стал. Насмотрелся уже. Обилие картин, скульптур и прочего не заинтересовало его совершенно. Разве что, за исключением рыцарских доспехов и старинных шпаг в экспозиции. А вот нескончаемая анфилада комнат утомляла.

Сейчас же часть из них оказалась занята госпиталем. Это были восемь парадных залов второго этажа: Аванзал, Николаевский зал, Восточная галерея, Фельдмаршальский, Петровский, Гербовый залы. Все они, а также Пеший пикет и Александровский зал были превращены в палаты. На первом этаже оборудовали подсобные помещения: приемный покой, аптека, кухня, ванные, различные кабинеты, хозяйственная часть, канцелярия, кабинет главного врача и другие. Вход в госпиталь через главный подъезд располагался на Дворцовой набережной.

Керенский вошёл с сопровождающими через главную лестницу и был встречен на ней главврачом Еремичем Александром Порфирьевичем. Он являлся известным хирургом, одним из пионеров внутренней анестезии и просто прекрасным человеком.

— Министр?

Керенский тоже с удивлением смотрел на молодого доктора с уставшим лицом и ярко выраженным пробором на голове. Усы и бородка на манер ленинской изрядно старили его красивое лицо.

— Удивлены? Да, доктор, я пришёл сюда засвидетельствовать своё почтение не только раненным воинам, но и тем, кто помогает им выздоравливать.

Алекс Керенский, произнося эти слова, ничуть не кривил душой: он уважал врачей, а хирург, взявший на себя труд возглавить госпиталь и продолжать проводить при этом операции, был достоин всяческого уважения.

— Прошу вас привести меня в самую большую палату вашего госпиталя, — продолжил Александр Федорович, — Других посещать не буду. Нет у меня на это времени, да и отнимать его у вас считаю неправомочным.

— Да-да, прошу вас в Николаевский зал. Он вмещает двести коек и является самым большим.

— Прекрасно! Ведите.

Доктор развернулся и повёл Керенского на второй этаж. Пройдя разными залами и комнатами, они пришли в Николаевский зал. В нос ударила устойчивая вонь карболки, лекарств, немытых тел и тошнотворные миазмы тлена и крови.

В четыре ряда прямоугольников тянулись больничные койки, с лежащими на них ранеными. Здесь лежали те, кто был ранен только в голову. Керенский остановился посередине зала и привлёк к себе внимание словами.

— Товарищи! Я счастлив засвидетельствовать вам своё почтение. Временное правительство в моём лице восторгается вашим подвигом. Раны, полученные вами, не напрасны. Войне не длится долго, конец близок. Близко и ваше выздоровление. Мне поручено передать вам небольшие подарки для скорейшего выздоровления. Революция победила и войне скоро тоже придет конец, когда мы додавим германских империалистов. Я приложу все усилия для того, чтобы мы победили и заключили победоносный и выгодный для России мир. Ваша кровь не будет пролита напрасно.