— А мне хватило и одного посещения госпиталя с ранеными солдатами. Очень, скажу я вам, жуткое и запоминающееся зрелище. Кроме того, вы должны понимать, что я — это я, но есть и другие. Да, до революции я только бы радовался убийству императора. Но времена изменились, и для меня нет никакой выгоды в его убийстве: ни моральной, ни физической. Борьба за власть склонна принимать разные формы, и я бы на вашем месте задумался о своей семье или родственниках, ведь их могут взять в заложники, и много чего ещё можно сделать, при желании.
— Вы не посмеете!
— Я — нет! Но если я уйду, уйдут рано или поздно и другие, а им на смену придут ещё более оголтелые революционеры, для которых кровь людская, что водица. Вы же образованный человек, неужели вы не читали о Великой Французской революции? То же можно сказать и о Парижской коммуне. Сколько людей сложили там головы в борьбе за свои идеалы, а скольких убили потом? Соглашайтесь, я предлагаю вам встать снова у руля власти, но чуть позже.
— Кем вы хотите меня видеть? — глухо произнёс Беляев.
— Начальником Генерального штаба! На этом посту вы сможете организовать охрану и выезд императора за границу. В ваших силах сохранить ему жизнь. В противном случае, его ничто не спасёт. Я слишком слаб, чтобы переломить ход ситуации в свою пользу, а вы вообще ничего не сможете сделать, лишившись всех постов.
— Как вы меня сможете поставить на эту должность?
Керенский нагнулся к Беляеву.
— Не знаю! У меня будет очень много неприятностей, когда узнают, что я вас освободил, а уж если я предложу вашу кандидатуру на пост начальника Генерального штаба, то дни моей власти тут же будут сочтены. Но, в то же время, пока вы в тюрьме, вы бесполезны. А потому, приходится идти на риск.
— Вы согласны рисковать своей шкурой ради меня?
— Ради вас? Нет, если рисковать, то сразу ради определённой кучки людей. Возмущение будет одинаковым, а результат абсолютно разным. Вы дадите мне подписку о невыезде, а дальше я приставлю к вам охрану. А вы будете организовывать штаб на дому и привлекать к этому делу наиболее способных, с вашей точки зрения, офицеров, оказавшихся в отставке или не у дел. Ваше финансирование я обеспечу, по мере своих сил и возможностей. Денег будет немного, но они будут, не сомневайтесь. Соглашайтесь, пока не вернулись в Россию видные эсеры во главе с Черновым и Савинковым. Тогда я буду уже бессилен.
— Они уже едут?
— Да, через неделю они будут в Петрограде.
Генерал задумался. У него, очевидно от нахлынувших чувств, поднялась температура, лоб покраснел, очки запотели. Он снял их рывком, судорожно протирая полой своего мундира, и снова надел.
— Да, тогда я согласен.
— Прекрасно. Пока большего и не надо. Мне предстоит ещё многое сделать. Прошу о нашем разговоре не распространяться. Это в ваших же интересах. Я же всегда смогу сказать, что это ваши досужие выдумки, навеянные мрачной действительностью знаменитой тюрьмы.
— Да, вы правы, но и без этого предупреждения мне нет никакого смысла сдавать вас вашим подельникам. Вы правильно сказали, лучше из «товарищей» никого не будет. Это правда.
— Слово офицера я с вас брать не буду.
— А я и не собирался вам его давать.
— Да. Потому вам и будет назначен домашний арест, а пока, всего хорошего, господин генерал.
— В ваших устах, господин Керенский, как министра юстиции, это звучит издевательством. А из уст тюремного надзирателя — всего лишь насмешкой, — проговорил Беляев и вышел из комнаты в сопровождении охранника.
Керенский в ответ лишь только хмыкнул, облегчённо откинувшись на спинку стула.
Глава 24. Кресты
"В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий." В.И. Ленин
После небольшого перерыва Керенский вызвал к себе дежурного старшего надзирателя.
— Любезный, а в какой камере сидит у нас некто Александр Иванович Дубровин.
— Эээ, а у нас его в списках нет!
— Как так?! — Керенский опешил и снова заглянул в свой список, — А где же он?
— Ммм, не могу знать, но если он не у нас, то тогда в Петропавловке.
Алекс снова внимательно стал изучать свои списки и внезапно заметил вкравшуюся туда ошибку. Действительно, доктор Дубровин, лидер «Союза русского народа», находился именно там, куда и указал надзиратель, то есть в Трубецком бастионе. Ругнувшись про себя, Керенский продолжил.
— Передайте начальнику тюрьмы, чтобы подготовили конвой и доставили сюда из Трубецкого бастиона данного человека. Я перевожу его в Кресты. И пришлите ко мне секретаря с печатной машинкой, чтобы я подготовил официальный приказ на это, печать у меня с собой.
Старший надзиратель кивнул и исчез. Через час из «Крестов» убыл конвой за Дубровиным, а к Керенскому привели другого заключенного, некоего Николая Максимовича Юскевича-Красковского.