Вождь

— Это как-нибудь связано с узником, взятым на борт на орбите Тиноса? — спросил офицер флота, сидящий слева от Палендия. Сам этот офицер появился на борту после состыковки с орбитальной станцией Тиноса. Тинос, как может предположить читатель по этим замечаниям, находился в стороне от обычных маршрутов имперских кораблей, кроме военных. Будет интересно заметить, что связь со станцией Тиноса была потеряна четыре дня назад. Подобные затруднения случались нередко — связь между удаленными, разрозненными фортами Империи за последние несколько лет стала ненадежной, почти случайной. Некоторые имперские базы не могли связаться с центром целыми десятилетиями.

— Подождите — и узнаете, — таинственно заключил Палендий.

Молодая черноволосая женщина взглянула на телохранителя, к которому только недавно, к собственному стыду, привлекла внимание. Он стоял прямо, сложив мускулистые руки на груди. Он открыто ответил на ее взгляд. В нем не было ничего таинственного. Вероятно, телохранитель чувствовал себя свободно в присутствии своего господина, Палендия, или же просто не боялся вызвать неудовольствие посторонних. Такое иногда происходит с теми людьми, которые живут на тонкой и холодной грани между жизнью и смертью. Он в упор взглянул на женщину. Ей показалось, что теперь он смотрит не просто с откровенным любопытством и острым интересом, с похотливой жадностью сильного мужчины, а с еле уловимым, почти незаметным презрением. В голове у женщины пронеслась безумная мысль, что она заслужила это наказание. Конечно, теперь она понимала, что ей следовало молчать и оставаться на месте. Ее поступок был ошибкой — она опозорила сама себя. Она чувствовала себя в чрезвычайно глупом положении. Но и в самом деле она не заблуждалась в значении взгляда телохранителя, насколько она разбиралась или решалась разбираться в таких вопросах. А как он смотрел сейчас! Такой взгляд был бы позволителен, если бы речь шла о женщинах на невольничьем рынке! Как он осмелился выразить свое презрение? Разве он не понял, что она из знатного рода основателей Телнарии, из сословия патрициев, что ее предок был членом первого сената? Но откуда мог простолюдин-выскочка, такой, как этот гладиатор или Палендий, знать об этом? Он смотрел на нее как на женщину и даже хуже — как на доступную женщину, которую можно презирать. Она представила себе, как связанная женщина — не она сама, а другая — спешит угодить этому телохранителю. Конечно, разве рабыни могут выбирать? Женщина со смущением поняла, что она бы возненавидела эту рабыню. Она вновь подняла голову. Как он смотрел на нее! Как бесил ее этот взгляд! «Ты забыл, что я не нагая, закованная в цепи рабыня, стоящая перед тобой на невольничьем рынке!» — думала она. Внезапно ей пришло в голову, что в глубинной, потаенной части собственной души она жаждет быть рабыней. Женщина уставилась в тарелку. Она никогда не испытывала подобных чувств — по крайней мере, столь определенных и захватывающих. Она почувствовала себя слабой, смущенной, беспомощной, стыдливой, чрезмерно женственной и уже было решила, что будет вечно ненавидеть этого телохранителя, но' тут заметила, что Палендий с интересом наблюл дает за ней.

В этот момент, к облегчению женщины, вернулся капитан.

— Что-нибудь случилось? — спросил офицер флота.

— Нет, — ответил капитан, — ничего.

— Вы как раз вовремя, капитан, — заявил Палендий, поднимая бокал. — Я готов предложить тост.

— Прекрасно, — улыбнулся капитан. Он сел за стол, и прислужница поспешила наполнить его пустовавший бокал.

— Я предлагаю выпить за нашу прелестную спутницу, — провозгласил Палендий, указывая бокалом на черноволосую женщину, которая казалась изумленной. — Очаровательная, откровенная неловкость вашего поведения сего дня вечером не осталась незамеченной для меня и других пассажиров, дорогая.

За столами послышались смешки.

— Что можно сказать по поводу беспокойства, растерянности, временной вспыльчивости, даже стыдливости — из ряда вон .выходящих при обычных обстоятельствах?

Женщина вспыхнула и сердито потупилась.

— И потом, — торжественно продолжал он, — эта приятная перемена туалета…

Тело женщины, не прикрытое тканью платья — лицо, шея, руки и плечи — покрылись румянцем.

— Да! — воскликнул Палендий, и все рассмеялись. — С вашего позволения, я объясню все тем спутникам, коим неизвестны причины подобного смущения.

Она недовольно подняла голову.

— Вы не возражаете? — спросил Палендий.

— Нет.

— Надеюсь, это не секрет?

— Разумеется, нет, — отозвалась женщина.

— Наша прелестная спутница, — заявил Палендий, высоко поднимая бокал, — обручена, и теперь на «Аларии» торопится в объятия жениха!

— Да что вы говорите! — пронеслось эхом по залу.

— Поэтому не следует удивляться тому, что наша очаровательная спутница, которая облечена высоким званием исполнителя Тереннианского суда, чувствует себя обеспокоенной, испуганной, смущенной, как деревенская девчонка, которую ведут на веревке!

Вновь грянул смех.