Вожделенное отечество

...Как луч осциллографа, смысл описывал поверхность бытия, драматизируя рельефы и оступаясь во впадины, сам будучи иным — иной природы. Но в этом считывании, сглаживании, ощупывании реалий была любовь и было оправдание добра. Закодированное уходило в иное бытие, как книжная посылка в Магадан, как в строчку впивается нота — тень тона.

ПРАВИЛО ВЕРЫ И ОБРАЗ КРОТОСТИ

Вспоминая известного человека, мы чаще всего задаёмся вопросом: каково его влияние? Каково и на кого?

Священник Сергий Желудков учил меня церковному пению.

Помню храм Иоанна Воина на Якиманке (регентом там была жена A.M. Пятигорского Татьяна), где отец Сергий показал мне басовую партию. (До этого я пел её совершенно неправильно — ошибка многих дилетантов: строил терцию там, где нужна квинта.)

Потом я взял плохонький магнитофон и отправился на его тайную квартиру на окраине Москвы.

Отец Сергий начал с антифонов:

— Народ должен припевы петь.

(В его "Литургических заметках": "Верующему на службе нечего делать ".)

— "Даст ти Господь по сердцу твоему и весь совет твой исполнит"... Псалмы Давида. Он ближе всех нам.

Саркастически исполнял, как объект уничтожительной критики, ныне очень распространённый "придворный" распев-скороговорку: "Да исполнятся уста наша хваления Твоего, Господи, яко сподобил еси нас причаститися..." (В интерпретации отца Сергия: "Ах, как нам все это надоело! Скоро домой пойдём... ")

Он стремился вернуть православной службе её духовную мощь и красоту.

Показывал малоизвестные в Москве новгородские распевы.

Отец Сергий держался с необыкновенным, почтительным и нежным, деликатным и твёрдым достоинством, поколебать которое было страшно — как спугнуть птицу.

Отца Сергия Желудкова очень любил и чтил отец Александр Мень. Называл его леворадикальным православным богословом.

— "Исполним вечернюю молитву нашу Господеви..." — (просительная ектенья) — на молящихся хорошо действует. Он начал забывать прошения.

Отец Сергий был запрещён в служении. Возможно, ему повредило то, что он запротоколировал чудо исцеления на могиле Ксении Петербургской. (Опыт Ксении Петербургской показал, что душа — переменная величина.) И ещё вскользь упомянул, что наотрез отказался давать властям какие-то показания.

Он всегда спрашивал, как-то очень по-детски: — Кто там?

Отец Сергий был совершенно нищий и ходил весь оборванный. Раз в неделю, в определённый день и час, по уговору со старшим братом, жившим в Ленинграде, он приходил у себя во Пскове на переговорный пункт, набирал номер без монеты и, услышав ответ, вешал трубку. Так они давали друг другу знак, что живы ещё.

Отец Сергий Желудков был воплощённые бесхитростность и смирение. Воистину, "яко стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая" ("Правило веры и образ кротости", — тропарь Николаю Угоднику). Маленький, голубоглазый, лысый, седой, он и сам был похож на Николая Чудотворца, неневестных дев невестителя, от неправедный казни избавителя, Ария безумного посрамителя, покровителя лётчиков и моряков, путешественников и узников — всех тех, кто в беде и опасности.

— "Кирие, элеисон... Парасху, Кирие... Ке то пневматису..." Мелодично очень это, и звучит ласково, хорошо.

Отец Сергий упорно пел ектенью по-гречески, и я связываю это с импульсом святителя Николая.

Ещё мы пели "Единородный..." — великопостный и сокращённого знаменного распева: прославление Святой Троицы. Отец Сергий обнаружил в музыке восхитившую его "неполную терцию", а в словах — невиданную высоту:

— До самой Троицы проник человек!

Это была живая передача традиции — привычная, со времён катакомб. Православие: как правильно славить Бога. "Аз же только свидетель семь" — сознание целого. Мы — лишь части. Целое — Бог.

Однажды я не пришёл — побоялся (меня предупредили, что в доме может быть засада). Мне было ужасно стыдно, а он похвалил:

— Хорошо иногда побояться.

Отец Сергий Желудков был человек абсолютной духовной чистоты. В нем не было ничего пошлого, приземлённого, хотя ходил он по грешной земле в рваном сером пиджаке. Он был чистый и оборванный. И напоминал своим обликом Григория Саввича Сковороду, который любил говорить: "Мир ловил меня, но не поймал ". "Пока ты не весел, то все ты нищ и гол."

Отец Сергий ругмя ругал акафисты, в своей книге всячески упражнялся в остроумии по поводу акафистов (мы рассказываем святому о нем самом) а меня и мою сестру учил петь — именно акафисты.

Очень смешно было читать и про одновременные крестины, венчание и отпевание в разных приделах храма — под крики новокрещаемых младенцев, скорбь плачущих по усопшему и ликование свадьбы.

В душе он возмущался всем этим. Противился церковной пошлости. Просил меня никогда, ни при каких обстоятельствах не петь "Царице моя преблагая" на мотив городского романса конца XIX века "Сухой я корочкой питалась" и даже прислал мне в редакцию ноты с этими двумя текстами — для наглядности назидания.

Я удивлялся тому, как охотно он общался с неверующими, но отец Сергий успокаивал:

— Это ничего, что неверующие. Важно — во что не верующие.