Вожди и оборотни

В период проживания в гостинице у жертвы и следователя тоже, как-будто бы были нормальные отношения. Иногда завтракали в столовой за одним столом, вели непринужденные разговоры на разные темы, не относящиеся к следствию, обращались на «ты», почти как близкие люди.

Потом Турапов расскажет, что однажды после завтрака он встретился с Гдляном в фойе гостиницы. И тот, взяв его под руку, как бы между прочим, мягким дружеским голосом попросил дать показания о передаче денег в виде взятки секретарю ЦК Осетрову. Турапов подумал, что это шутка, но Гдлян повторил свою просьбу и вполне серьезно. Тогда последовал ответ Турапова, что он клеветать на честного человека не будет. Через два-три дня Гдлян в разговоре, и весьма мягко, снова повторил свою просьбу, но получил такой же отказ.

После второго разговора последовал третий, уже около гостиницы, Гдлян почти умоляющим голосом вновь стал уговаривать Турапова дать показания на Осетрова о передаче ему хотя бы двадцати тысяч рублей. У Гдляна в то время явно не все «клеилось» с доказательствами в отношении Осетрова.

Турапов отверг провокацию, у него с Гдляном произошла словесная перебранка. Рассерженный отказом, тот заявил: «Ничего, придет время, ты будешь в десять раз больше показаний давать». На этом они расстались, но на душе у Турапова стало тревожно. Но со временем он успокоился, стал забывать об инциденте. В течение года его не трогали.

За Тураповым Н. пришли на работу утром 17 февраля 1988 года. Взяли из служебного кабинета на глазах у многих сослуживцев. Взяли, не предъявив никаких документов. По приезду в здание КГБ Узбекистана сразу же отвели в подвал, в одну из камер следственного изолятора. Только вечером на допрос вызвал Иванов, предъявил санкцию на арест и начал психологическую «обработку». Окончив демагогические рассуждения, потребовал дать показания на работников республиканского партийного и советского аппарата. Когда получил отказ, то пришел в бешенство, брызгая слюной, истерично стал угрожать: «Ты для меня вошь, клоп. Я тебя одной пяткой своей раздавлю. Если ты попал в тюрьму, то никогда отсюда не выйдешь, будешь в камере кровью плеваться, «тубиком» станешь (т. е. заболеешь туберкулезом)».

На допросах 18–19 февраля угрозы повторились. 20 февраля Иванов стал выяснять анкетные данные жены, детей, заявил, что если Турапов будет молчать, то всех их арестуют. Были приведены примеры по Бухаре, Каракалпакии, Хорезму. Турапов и сам знал о них.

Вопрос был поставлен однозначно: или оговор, или аресты, трагедии близких людей.

Турапов был сломлен. Иванов знал на чем играть.

Дальше, как вспоминает Турапов, все пошло под их диктовку. Предложили писать заявления «явку с повинной» по Сурхандарьинской области. Как писать, кого оговаривать он не знал. Тогда Иванов сказал: «…Назови первых секретарей районных и городских комитетов партии. Я ответил, что первые секретари партийных комитетов председателю облисполкома не подчиняются. Тогда Иванов заявил, что мне необходимо указать среди «взяткодателей» председателей горрайисполкомов, директоров совхозов и колхозов». Турапов возразил, сказал, что это будет ложь, и люди не будут ее подтверждать. В ответ Иванов ему заявил: «Это уже не твое дело». Затем ему стали диктовать заявления. Кроме взяткодателей продиктовали фамилии Усманходжаева, Айтмуратова, Орлова, Есина, Лигачева, Громыко, Смирнова, Пономарева и других, как лиц, получивших от него деньги.

Турапов так же рассказывал, что по настоянию и с помощью Иванова он написал письмо Горбачеву М. С. В нем он каялся в преступлениях, которых в общем-то не совершал. Его заставили лгать, и он лгал на других. Лгал наедине со следователем, лгал и на очных ставках. Прежде чем идти на них Иванов заранее инструктировал, как он должен вести себя, каким образом отвечать на вопросы и что говорить.

Турапов пояснил: «Осетров назвал меня на очной ставке подонком, мразью и я согласен с ним, он вправе меня был так назвать. Я лгал и тем самым содействовал этим преступникам в прокурорской форме творить беззаконие».

Только теперь, когда изучены тысячи документов, дополнительно допрошены сотни лиц, начинаешь осознавать какую адовую машину следствия организовали Гдлян и Иванов, в которой на полную мощь работал конвейер лжи и оговоров. Только сейчас осознаешь, почему людей содержали на следствии под стражей 2–3 года и даже 5 лет. Для того, чтобы в любое время у них сломленных и оскорбленных, измученных и растоптанных за решеткой можно было бы получить угодные для следствия показания на любых лиц.

Турапов не сразу вернется к правде. Даже на допросах у других следователей будет по инерции говорить то, что зазубрил под диктовку. Уж слишком зловещей для него была фигура Иванова.

Весной 1988 года Гдлян и Иванов поручили дальнейшее расследование дела Турапова следователю по особо важным делам при прокуратуре УССР Клоколу Н. А. Точнее ему поручили работу со взяткодателями, названными Тураповым в своих заявлениях.