Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля

Прочти-ка поскорее показания Какурина — Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии. Как видишь, показания Орлова и Смирнова (об аресте ПБ) и показания Какурина и Троицкого (в планах и «концепциях» Т-го) имеют своим источником одну и ту же питательную среду — лагерь правых. Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым — Громаном — Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия, — таков баланс. Ну и дела…

Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского до середины октября, когда мы все будем в сборе.

Поговори об этом с Молотовым, когда будешь в Москве.

Из дневника М. А. Сванидзе

(Сванидзе Мария Анисимовна (1889–1942). В 1921 г. вышла замуж вторым браком за А. С. Сванидзе — брата первой жены И. В. Сталина. До переезда в Москву пела в Тифлисской опере. Жила в Кремле. Осуждена в 1939 г. к восьми годам лишения свободы, в марте 1942 г. расстреляна.)

5/III. 37 г.

Затем крупное событие — был процесс троцкистов (процесс по делу «антисоветского троцкистского центра», где были обвинены Г. Пятаков, К. Радек, Г. Сокольников, Л. Серебряков и др. — Н. З.) — душа пылает гневом и ненавистью, их казнь не удовлетворяет меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими. Торговцы родиной, присосавшийся к партии сброд. И сколько их. Ах, они готовили жуткий конец н[ашему] строю, они хотели уничтожить все завоевания революции, они хотели умертвить наших мужей и сыновей. Они убили Кирова и они убили Серго. Серго умер 18/II, убитый низостью Пятакова и его приспешников. Тяжело и слезно мы переживаем уход Серго. Колонный зал, венки, музыка, запах цветов, слезы, почетные караулы, тысячи и тысячи людей, проходящих у гроба… все это стоит в ушах и перед глазами, а Серго нет. Он был прекрасный большевик, он был человек, он был товарищ, он был чист и не подозревал, что люди могут прийти к нему с камнем за пазухой, он был добр и всякий: дурной и хороший — пользовался широко его натурой. Сколько негодяев много лет эксплуатировали его чистоту и доброту. В личной жизни он был скромен и щепетилен, как очень немногие из [наших] товарищей.

Я навещаю Зину. Она геройски перенесла смерть мужа. Очевидно, закалка тяжелой революционной жизни прошла для нее недаром. Она сама руководила похоронами, была неотлучно у гроба. Читает тучи писем и телеграмм спокойно и рассудочно. Ездит на работу и обсуждает спокойно свою будущую жизнь. Она сказала вначале, что еще незачем жить, раз нет Серго, и что она не хочет жить так, как М. Л. Кирова, но взяла себя в руки и будет жить так, как, очевидно, хотел бы Серго — в труде и заботе о детях (она ведает детск[им] комбинатом в Кунцеве).

Из агентурного сообщения в МВД СССР об отношениях Берии с Серго Орджоникидзе