Вожди СССР в откровениях соратников, охраны и обслуги

Но не все журналисты были такими стойкими. В 1959 году английского премьера Гарольда Макмиллана сопровождал собственный журналистский пул, в котором работал сын Уинстона Черчилля Рэндольф. Он, как и отец, был неравнодушен к коньяку. В английском посольстве в Москве он, выпив солидную дозу, пытался тесно пообщаться с Хрущёвым, что чуть не привело к скандалу. А через несколько дней, уже в Киеве, Виктор Суходрев обнаружил его со здоровенным фужером коньяка в гостиничном ресторане. Было 8 часов утра… Закончился «визит Черчилля» тем, что, как метко выразился кто-то из англичан, «ему стало не по себе, и он из Киева через Москву улетел домой в Лондон».

Конечно, хотелось бы представить всех советских дипломатов своего рода «суперменами», которые могли бы споить любого иностранца, но справедливости ради отметим, что и нашим приходилось туго. Во время визита Хрущёва в Индонезию что-то странное творилось с советским послом: он обливался потом, с его лица не сходило болезненное выражение. Виктор Суходрев вспоминает:

–  Оказывается, накануне личные врачи Хрущёва, осмотрев посла, выяснили, что он – в тяжёлой форме алкоголик, страдающий белой горячкой. Посол периодически находился в состоянии запоя, но в Москву об этом не сообщали даже соответствующие службы, которые должны были это сделать.

В общем, на этой грустной ноте карьера посла закончилась, он на следующее же утро был отправлен спецсамолётом в Москву.

Кстати, как удачные, так и неудачные опыты с принятием алкоголя бывали у наших дипломатов не только на уровне послов. Андрей Андреевич Громыко, самый жёсткий и несговорчивый министр иностранных дел СССР, выпивал немного, предпочитая напитки лёгкие. В хрущёвские времена после очередного участия в Генеральной ассамблее ООН Громыко обедал с госсекретарём США Дином Раском. Дело, между прочим, было «на чужом поле», в Госдепартаменте США. Пообедали, выпили кофе, коньяк, ликёры. А потом Громыко и Раск с бокалами виски перешли в другой зал. И тут Андрей Андреевич продемонстрировал «высокое дипломатическое мастерство». Если госсекретарь пил стакан за стаканом, то наш министр только пригубливал свой напиток. В результате Раск напился до такой степени, что припомнил пакт Молотова – Риббентропа. Громыко тоже высказывался довольно резко. Суходрев, переводивший беседу, заметил, что в какой-то момент «Раск неважно себя почувствовал, как-то обмяк и закруглил беседу». А Громыко на следующий день сверял свои впечатления с впечатлениями переводчика и спрашивал: «А что, Раск-то вчера был “того”?»

Но и «железный министр», или, как его звали американцы, «Мистер Нет», тоже попал в подобную ситуацию. Этого-то не ожидал никто. В Египте на президентской яхте проходила встреча, в которой участвовало местное руководство во главе с Насером и наша делегация с Косыгиным и Громыко. Во время ужина, как вспоминал Виктор Суходрев, Насер и Косыгин решили уединиться, чтобы провести переговоры, и Косыгин сказал Громыко:

–  «Андрей Андреевич, остаёшься за тамаду». Приказ есть приказ, а Громыко был человеком исполнительным и дисциплинированным. В результате на следующее утро многие египтяне пришли на завтрак в тёмных очках и были весьма помяты. А Андрей Андреевич просто заболел. Ему становилось всё хуже и хуже. Апогей похмелья настиг его в музее обороны Порт-Саида. Пришлось усадить его на стул, и врач Косыгина применил лекарственную терапию. Переводчик и помощник искренне сочувствовали министру, но предложить ему в качестве альтернативы выпить холодного пива не решились. Так наш министр, пребывая в неведении, испил всю чашу мучений элементарного похмелья.

Конечно, система продолжала работать и в те годы, когда у власти был Леонид Ильич Брежнев. Он сам, особенно в первые десять лет своего пребывания у власти, мог прилично выпить с высокими зарубежными гостями. Литровую бутылку «Столичной» с Никсоном или Киссинджером (при участии переводчика) он мог перенести без видимых последствий.