Вожди в законе

-- Это было секретно. Поэтому я и не занесла.

-- Но и предыдущие части тоже были секретными. [...] А Володичева рассказывает, что и "завещание" ему было известно. Она сама, кажется, передавала. И Сталин сказал: "Сожгите".

-- Володичева -- больной человек. Ничего этого не было, -- и неожиданно нервно: -- Уходите, уходите с вашими вопросами!"(70)

Ленин диктовал активно в период с 23 декабря по 23 января, т. е. ровно месяц. Затем в его работе наступил неожиданный и не случайный перерыв. 24 января он дал Фотиевой поручение "запросить у Дзержинского или Сталина материалы комиссии по грузинскому вопросу" и столкнулся с сильным противодействием Сталина и Дзержинского. Дзержинский кивал на Сталина, тот прятался за решение Политбюро. Ленин стал подозревать Фотиеву в двойной игре: ,,Прежде всего по нашему "конспиративному" делу: я знаю, что Вы меня обманываете". На мои уверения в противном он сказал: "Я имею об этом свое мнение"''. В черверг, 25 января, Ленин спросил, получены ли материалы. Фотиева ответила, что Дзержинский приедет лишь в субботу. В субботу Дзержинский сказал, что материалы у Сталина. Фотиева послала письмо Сталину, но того не оказалось в Москве. 29 января Сталин позвонил и сообщил, что материлы без Политбюро дать не может; начал подозревать Фотиеву в двойной игре: спрашивал, не говорит ли она Ленину "чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?" Так, его статья "Как нам реорганизовать рабкрин" (законченная 23 января и уже прочитанная Сталиным) "указывает, что ему известны некоторые обстоятельства". Фотиева заверила, что не говорит и не имеет "никаких оснований думать, что он в курсе дел". 30 января, узнав от Фотиевой об отказе Сталина выдать ему материалы комиссии Дзержинского, Ленин сказал, что будет настаивать на выдаче документов.

1 февраля Политбюро разрешило выдать материалы Фотиевой для Ленина, но на условии, что Фотиева оставляет их у себя для изучения (о чем просил ее Ленин) и доклада Ленину на эту тему без разрешения Политбюро не делает. Иными словами, материалы Политбюро выдало, но доступа к ним у Ленина нет, так как они находятся у сталинской шпионки Фотиевой. Фотиева, видимо по указанию Сталина, тянет время и заявляет Ленину, что для изучения материалов ей понадобится четыре недели(71).

Ленин искал ответы на следующие вопросы: 1) За что старый ЦК КП Грузии обвинили в уклонизме. 2) Что им вменялось в вину как нарушение партийной дисциплины. 3) За что обвиняют Заккрайком в подавлении ЦК КП Грузии. 4) Физические способы подавления ("биомеханика"). 5) Линия ЦК [РКП(б)] в отсутствие Владимира Ильича и при Владимире Ильиче. 6) Отношение комиссии. Рассматривала ли она только обвинения против ЦК КП Грузии или также против Заккрайкома? Рассматривала ли она случай биомеханики? 7) Настоящее положение (выборная комиссия, меньшевики, подавление, национальная рознь)"(72).

Ленин начинал бой. Но и Сталин не бездействовал. За несколько дней до начала трагикомедии с материалами по грузинскому вопросу, 27 января, Сталин от имени Политбюро и Оргбюро ЦК разослал во все губкомы РКП закрытое письмо по поводу последних ленинских статей, подписанное членами Политбюро и Оргбюро: Андреевым, Бухариным, Дзержинским, Калининым, Каменевым, Куйбышевым, Молотовым, Рыковым, Сталиным, Томским и Троцким. Смысл письма заключался в том, что Ленин болен и уже не отвечает за свои слова(73).

Неизвестно, получил ли Ленин об этом письме информацию, или же изоляция его, с одной стороны, и нежелание близких волновать -- с другой, достигли такой степени, что о происках Сталина ему не сообщили. Однако не позднее 3 февраля Ленин получает от Фотиевой подтверждение того, что ним запрещено разговаривать:

,,Владимир Ильич вызывал в 7 ч. на несколько минут. Спросил, просмотрела ли материалы. Я ответила, что только с внешней стороны и что их оказалось не так много, как мы предполагали. Спросил, был ли этот вопрос в Политбюро. Я ответила, что не имею права об этом говорить. Спросил: "Вам запрещено говорить именно об этом? -- "Нет, вообще я не имею права говорить о текущих делах". -- "Значит, это текущее дело?" Я поняла, что сделала оплошность. Повторила, что не имею права говорить. Сказал: "Я знаю об этом деле еще от Дзержинского, до моей болезни. Комиссия делала доклад в Политбюро?" -- "Да, делала, Политбюро в общем утвердило ее решения, насколько я помню". Сказал: "Ну, я думаю, что Вы сделаете Вашу реляцию недели через три, и тогда я обращусь с письмом"''(74).