Штайнер выпил. Коньяк оказался вполне приличным. Но в этом никакой заслуги Аммерса не было. В Швейцарии плохой коньяк вообще не водится.
Штайнер извлек из кожаного портфеля синюю папку.
– Партайгеноссе Аммерс, есть у меня к вам, между прочим, еще одно дело. Строго доверительное. Вы, конечно, знаете, что наша пропаганда в Швейцарии пока еще хромает на обе ноги!
– Знаю, – с готовностью подтвердил Аммерс. – Я всегда придерживался такого мнения.
– Хорошо. – Штайнер остановил его благосклонным жестом. – Это должно измениться. Необходимо создать особый секретный фонд. – Он заглянул в список. – Мы получили уже довольно солидные пожертвования, но приветствуем и более скромные даяния. Ведь этот милый дом является вашей собственностью, не так ли?
– Да, но на него имеются две закладные. Следовательно, практически дом принадлежит банку, – довольно торопливо проговорил Аммерс.
– Истинный партайгеноссе, к тому же домовладелец, ни в коем случае не может быть ветрогоном, у которого нет соответствующих денег в банке. На сколько мне подписать вас?
Аммерс нерешительно посмотрел на него.
– Именно теперь это будет совсем неплохо для вас, – подбодрил его Штайнер. – Список мы отошлем в Берлин. Думаю, можно подписать вас на пятьдесят франков.
Аммерс сразу почувствовал себя легче. Он полагал, что меньше, чем сотней, не отделается. Уж он-то знал, как ненасытна его партия.
– Само собой разумеется! – поспешно согласился Аммерс. – Или, быть может, шестьдесят, – добавил он.
– Хорошо, пусть шестьдесят. – Штайнер записал. – Вас зовут просто Гайнц или как-нибудь еще?
– Гайнц Карл Госвин! Госвин с одним «с».
– Госвин довольно редкое имя.
– Да, но зато истинно германское! Древнегерманское. Некий король Госвин жил еще во времена переселения народов.
– Верно, что-то припоминаю.
Аммерс положил на стол две кредитки – пятьдесят и десять франков. Штайнер спрятал деньги.
– Расписка исключается, – сказал он, – и вы понимаете почему!
– Само собой разумеется! Все должно быть строго секретно! Особенно здесь, в Швейцарии!
– Аммерс хитро подмигнул.
– И не поднимайте больше излишнего шума! Учтите это, партайгеноссе! Бесшумность – половина успеха! Никогда об этом не забывайте!
– Слушаюсь! Теперь буду знать. Просто со мной произошел несчастный случай.
По узеньким улицам и переулкам Штайнер вернулся к доктору Беру. Он довольно улыбался. Рак печени! Ай да Керн! У него глаза на лоб полезут, когда я вручу ему шестьдесят франков – трофеи этой карательной экспедиции.
XVII
В дверь постучали. Рут насторожилась. Она была одна – Керн отправился на поиски работы. С минуту Рут колебалась.
Затем поднялась, тихо перешла в смежную комнату Керна и прикрыла за собой дверь. Обе комнаты находились на стыке двух коридоров, что давало немалое преимущество при облавах – из каждого номера можно было выйти в коридор, оставаясь незамеченным для полицейского, стоявшего у другой двери.
Рут бесшумно притянула наружную дверь комнаты Керна и, обогнув угол, пошла по коридору.
Перед ее дверью стоял мужчина лет сорока. Рут знала его в лицо. Это был некто Брозе, живший тут же в отеле. Семь месяцев его больная жена лежала в постели. Оба жили на скудное пособие от Организации помощи беженцам и небольшие деньги, привезенные ими с собой. В этом не было никакой тайны. В отеле «Верден» люди знали друг о друге почти все.
– Вы ко мне? – спросила Рут.
– Да. Я к вам с просьбой. Ведь вы фройляйн Холланд, не так ли?
– Да.
– Меня зовут Брозе, живу этажом ниже, – смущенно проговорил он. – Там у меня больная жена, а мне необходимо уйти справиться насчет работы. Вот я и хотел спросить, не сможете ли вы уделить ей немного времени…
У Брозе было узкое измученное лицо. Рут знала, что постояльцы отеля, едва завидев его, пускались наутек – он вечно искал собеседницу для своей жены.
– Она очень много времени проводит в одиночестве… вы сами понимаете, как это трудно… можно впасть в отчаяние. Бывают дни, когда она особенно печальна. Но стоит кому-нибудь посидеть около нее, и ей сразу становится лучше. Я подумал, а вдруг вам тоже захочется немного поболтать. Моя жена умница…
В эти дни Рут пыталась научиться вязать пуловеры из кашемировой шерсти; кто-то ей сказал, что на Елисейских полях есть русский магазин, который скупает такие вещи и затем перепродает втридорога. Рут хотела продолжить работу и, пожалуй, не пошла бы. Но от этого беспомощного расхваливания жены – «она умница» ей почему-то стало стыдно.
– Подождите минутку, – сказала она. – Я возьму кое-что и пойду с вами.
Она взяла шерсть, рисунок-образец и вместе с Брозе спустилась вниз. Его жена лежала в маленькой комнате, выходившей окнами на улицу. Когда Брозе, пропустив перед собой Рут, вошел в комнату, он переменился в лице. Хотя явно силился показать, будто радуется.
– Люси, вот фройляйн Холланд, – быстро проговорил он. – Она охотно составит тебе компанию.
Два темных глаза на восковом лице недоверчиво уставились на Рут.
– А теперь я пойду, – добавил Брозе. – Вечером вернусь. Сегодня мне наверняка повезет. До свидания.
Он улыбнулся, шутливо помахал рукой и ушел.