Возлюби ближнего своего

Синичка хватает семечку и летит с ней на ветку. Не пойму, что она там с ней делает, клюёт или прячет? Пробовал замечать птичек — не получается, все они на одно лицо, или лучше сказать, на «один клюв». Зато как они потешно ведут себя у кормушки. Среди них есть такие забавные, точно люди. Сядет синичка на краешек кормушки, и давай крылышки топорщить, мол, я здесь самая главная. Уже и места матушка устроила предостаточно, чтобы никто не толпился, подлетай и клюй. Но нет, загораживает собой кормушку и всем своим видом заявляет — моё. И не хочешь, а улыбнёшься. Зайдёшь на кухню чайку попить, смотришь на них, и душа отдыхает.

Утром с рассветом они уже тут как тут, семечки из кормушки сметаются в пять минут, а потом синички начинают высматривать хозяев. Стоит им только заприметить в окошке твой силуэт, сразу начинают биться в стекло и пищать:

— Эй, кормилец, семечек подсыпь!

А дверь на лоджию откроешь, стайка бросается врассыпную и улепётывает во все лопатки. Мол, как они меня боятся, как боятся! А сами рассядутся сверху и наблюдают. Я же вижу их маленькие любопытные головки с блестящими чёрненькими глазками.

Ну, как их не любить, этих чудесных малюток, таких невесомых и беззащитных? Возьмёшь птичку-малышку в руку, а она ничего не весит.

На днях прямо на наших глазах хищная птица, мгновенно обрушившись на пирующую братию, сбила одну синичку. Главное, все почувствовали опасность и разлетелись, а эта сидит себе, клювиком вертит. Уже даже матушка не выдержала, и кричит ей:

— Не будь так беспечна! Хватай семечку и лети, иначе тебя саму сейчас схватят!

И вот он, ястребок, тут же появился. Накаркала матушка, я ей так и сказал. А она чуть не плачет, выбежала на лоджию, взяла маленький пушистый комочек в руки, дует на него, пальчиком гладит. Синичка вдруг ожила и упорхнула с ладошки, точна матушка волшебник, оживляющий маленьких птичек.

Человек — существо необыкновенное, если в душе его свет, то этот свет ощущается всеми, не только птичками, но даже и совсем маленькими насекомыми. Помню, отпевал одного старого-престарого майора ВВС.

На другой день после похорон его дочь пришла в церковь и стала рассказывать мне об отце. Удивительно, как много может вместить в себя человеческая жизнь. Во время службы они переезжали из одного гарнизона в другой, и везде отец сажал сады. Казалось бы, человек такой немирной профессии, лётчик-истребитель, впоследствии по ранению списанный на землю — и сады. Но, куда бы он ни приезжал, будь то Сибирь, Казахстан или дальний Восток, сперва подыскивал подходящий кусочек земли, разрабатывал его, где-то добывал саженцы, и пожалуйста, через несколько лет там, где никто не мог и представить, уже шумел сад. Весной деревья зацветали, и к ним слетались пчёлы. Он и пчёл любил, но заняться ими смог, только уже выйдя на пенсию. Пчёлы не деревья, их просто так не оставишь, они особой заботы требуют.

Звали бывшего майора Василий, и что характерно, в их семье всем старшим сыновьям было принято давать только это имя. И сколько они себя помнят, всегда так и было, только последнего единственного отпрыска почему-то назвали Павлом. Так этот Павел, юноша современный, отыскал в интернете, что, оказывается, их род происходит из тех мест, куда были сосланы потомки царя Василия Шуйского. Вот, в память об их великом предке сосланные и решили увековечить его память в именах старших сыновей. Ведь Василий — значит «царь», «царственный». Пашка раскопал свою родословную и возмутился: «Ну, вы, родители, даёте, столько веков существовала старинная традиция, а на мне прекратилась». Вот как бывает, корни свои люди забыли, а традиция просуществовала четыре века.

На пенсию ветеран вышел в наших местах, здесь же и остался. Понятно, что и на пенсии он не стал отдыхать и тоже посадил сад. И поставил в нём несколько ульев с пчёлами. Особенно старик любил скрещивать местные дички с культурными сортами. Долгое время у него ничего не выходило, а буквально в последний год жизни его окультуренная дичка дала плоды, да какие, и главное, вызрели они точно к яблочному Спасу.

Умер бывший лётчик 12 августа на день ВВС, отпевали мы его на медовый Спас, и на Преображение принесли к нему на могилку замечательные яблоки из его сада, словно зримые плоды его жизни.

Пчёлки — дело хлопотное, потому к концу жизни Василий держал только два улья. В день его смерти оба роя поднялись и улетели. Когда усопшего предали земле, поставили, по обычаю, крест, обложили его венками. Вдруг, откуда ни возьмись, налетели пчёлы и облепили все эти искусственные венки. На другой день, когда родные пришли на могилку, пчёлы всё ещё оставались на месте.