Возлюби ближнего своего

— Мне его дал один пациент. Он попал в автомобильную катастрофу недалеко от Муртена и сломал себе руку. Я наложил ему шину. Сначала он разговаривал со мной осторожно и всячески превозносил Третий рейх. Но потом мы выпили коньяку, и тут он вдруг начал почем зря ругать весь этот кавардак. А прощаясь, оставил мне на память свой партийный значок. К сожалению, ему пришлось вернуться в Германию.

— Благослови его Господь! — Штайнер взял со стола синюю папку и раскрыл ее. В папке лежали какой-то список и пропагандистские воззвания. В углу списка стоял штамп со свастикой. — Думаю, этого достаточно. На такую удочку он наверняка поймается.

Воззвания и список Штайнер тоже получил от Бера, которому какая-то нацистская партийная организация в Штутгарте по совершенно загадочным причинам присылала такие материалы уже не первый год. Отобрав несколько листовок, Штайнер решил произвести налет на обитель Аммерса: Бер рассказал ему, что произошло с Керном.

— Когда вы уезжаете? — спросил Бер.

— В одиннадцать. Но перед отъездом я обязательно верну вам значок.

— Ладно. Буду ждать вас с бутылкой фандана.

Штайнер отправился в путь. Подойдя к дому Аммерса, он позвонил. Ему открыла горничная.

— Я желаю переговорить с господином Аммерсом, — заявил он. — Моя фамилия Губер.

Девушка ушла и вскоре вернулась.

— Вы по какому вопросу?

Ага, подумал Штайнер, это уже заслуга Керна. Он знал, что Керна тогда не спросили о причине его прихода.

— Партийные дела, — коротко ответил Штайнер.

На сей раз появился Аммерс собственной персоной. Он с любопытством уставился на Штайнера. Тот небрежно протянул ему руку.

— Партайгеноссе Аммерс?

— Да, это я.

Штайнер отвернул лацкан пиджака и показал значок.

— Губер, — представился он. — Я из международного отдела и должен расспросить вас кое о чем.

Аммерс тут же встал по стойке «смирно» и поклонился пришельцу.

— Пожалуйста, прошу войти... господин... господин...

— Губер! Просто Губер! Ведь вы отлично знаете, вражеские уши подслушивают везде!

— Знаю, знаю! Ваш приход, герр Губер, — особая честь для меня!

Расчет Штайнера оказался верным. Аммерсу и в голову ничего не пришло. Чувство слепого повиновения и страх перед гестапо слишком глубоко засели в нем. Но даже если б у него и возникло подозрение, — все равно в Швейцарии он не мог причинить Штайнеру никакого зла. У того был на руках австрийский паспорт на имя Губера, и никто не мог бы проверить, связан ли он с нацистскими организациями в Германии. Этого не могло бы установить даже германское посольство, информированное далеко не обо всех тайных пропагандистских мероприятиях.

Аммерс провел Штайнера в гостиную.

— Садитесь, Аммерс, — сказал Штайнер и сам уселся в кресло хозяина.

Он полистал в своей папке.

— Партайгеноссе Аммерс! Вам известно, что в своей работе за рубежом мы руководствуемся одним главным принципом — принципом полной, так сказать, бесшумности.

Аммерс понимающе кивнул.

— Соблюдения этого принципа мы ждали и от вас. Ждали бесшумной работы. И вдруг мы узнаем, что вы привлекли к себе совершенно ненужное внимание из-за какого-то молодого эмигранта!

Аммерс подскочил на стуле.

— Но ведь это же настоящий преступник! Последнего здоровья меня лишил, на посмешище перед всеми выставил, сволочь такая!

— Это он-то выставил вас на посмешище? — Штайнер резко оборвал его. — Перед всеми? Ну, знаете ли, партайгеноссе Аммерс!..

— Не перед всеми, не перед всеми! — Аммерс понял, что допустил ошибку. От волнения он чуть было совсем не зарапортовался. — Только перед самим собой... вот что я хотел сказать!..

Штайнер не спускал с него сверлящего взгляда.

— Аммерс, — медленно проговорил он, — настоящий партайгеноссе никогда не может быть посмешищем даже в собственных глазах! Что с вами творится, милейший? Уж не подточили ли ваше мировоззрение какие-нибудь демократические кроты? Посмешище! Это слово вообще неприменимо к нам! Посмешищем могут быть только наши противники! И это принципиальный тезис!

— Да, конечно, конечно! — Аммерс провел ладонью по лбу. Он уже почти чувствовал себя в концентрационном лагере, где эсэсовцы освежат его мировоззрение. — Ведь это был единственный случай! В остальном я тверд, как сталь. Моя верность непоколебима...

Штайнер дал ему немного поговорить. Затем оборвал на полуслове.

— Ладно, партайгеноссе! Надеюсь, это больше не повторится. И вообще, не занимайтесь больше эмигрантами, понятно? Мы рады, что избавились от них.

Аммерс ревностно закивал головой. Он поднялся и достал из буфета хрустальный графин и две серебряные, позолоченные изнутри ликерные рюмки на высоких ножках. Штайнер взглянул на них с отвращением.

— Что это? — грозно спросил он.

— Коньяк... Я подумал, что... быть может, вам будет приятно немного освежиться...

— Так угощают только очень плохим коньяком, Аммерс, — сказал Штайнер уже более снисходительно. — Или же потчуют членов союза девственников. Принесите мне обыкновенный, не слишком маленький стакан.

— С удовольствием! — Аммерс пришел в восторг, ему показалось, что лед наконец тронулся.