Возлюби ближнего своего

— У нас отняли паспорта и выслали. Останься мы, нас посадили бы в тюрьму. И тогда мы решили: уж если сидеть, то лучше в любой другой стране, лишь бы не в Германии.

Оберкомиссар сухо усмехнулся.

— Могу себе представить. Как же вы перешли границу, не имея паспорта?

— На чешской границе в то время требовалось только предъявить простой бланк для прописки. Он у нас еще был. В Чехословакии с таким документом можно было прожить три дня.

— А потом что?

— Нам разрешили остаться на три месяца. Затем пришлось уехать.

— Как давно вы в Австрии?

— Три месяца.

— Почему не явились в полицию?

— Потому что тогда меня бы немедленно выслали.

— Но, но! — оберкомиссар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Откуда вам это так точно известно?

Керн утаил, что, когда впервые вместе с родителями перешел австрийскую границу, все они немедленно явились в полицию. В тот же день их заставили пересечь границу в обратном направлении. Прибыв в Австрию вторично, они в полицию уже не пошли.

— А разве это не правда? — спросил он.

— Не вам тут задавать вопросы! Ваше дело отвечать! — грубо ответил писарь.

— А где теперь ваши родители? — спросил оберкомиссар.

— Мать в Венгрии. Она венгерка по происхождению, и ей разрешили там проживать. Отца арестовали и выслали, когда меня не было в гостинице. Где он теперь — не знаю.

— Ваша профессия?

— Я был студентом.

— На что вы жили?

— У меня есть немного денег.

— Сколько?

— При себе — двенадцать шиллингов. Остальное у знакомых.

У Керна было только двенадцать шиллингов. Он заработал их, продавая мыло, духи и туалетную воду. Но признайся он в этом, его бы обвинили еще и в недозволенной коммерции.

Оберкомиссар поднялся и зевнул.

— Ну что, всех допросили?

— Еще один остался внизу, — сказал писарь.

— Вечно одно и то же. Шуму много, а толку мало. — Оберкомиссар покосился на офицера. — Все они нелегально прибыли в Австрию. На коммунистический заговор как будто не похоже. Кто написал донос?

— Тоже владелец ночлежки. Только у него полно клопов, — сказал писарь. — Видимо, зависть к конкуренту.

Оберкомиссар рассмеялся. Вдруг он заметил, что Керн все еще не ушел.

— Отведите его вниз. Вы, конечно, знаете, что вам полагается: две недели ареста и высылка. — Он снова зевнул. — Пойду-ка в трактир да спрошу себе гуляш и пиво.

На сей раз Керна привели в камеру поменьше. Кроме него там находилось еще пять арестованных, в том числе поляк, с которым он ночевал в одной комнате. Через пятнадцать минут привели Штайнера. Он сел рядом с Керном.

— Ты в первый раз за решеткой, малыш?

Керн кивнул.

— Ну и как? Чувствуешь себя убийцей?

Керн скривил губы.

— Примерно. Ведь я в тюрьме, а у меня остались детские представления о тюрьмах.

— Это еще не тюрьма, — наставительно заметил Штайнер. — Это называется — «под стражей». Тюрьма будет потом.

— А ты уже сидел?

— Да. В первый раз люди обычно волнуются. Потом перестают. Особенно зимой. По крайней мере дни проходят спокойно. Человек без паспорта все равно что труп в отпуске. Ему в пору покончить с собой. Больше ничего не остается.

— А за границей даже и с паспортом не разрешают работать. Нигде.

— Конечно, не разрешают. Паспорт дает эмигранту только одно право: помереть с голоду. Но помереть спокойно, а не в бегах. Это уже немало.

Керн уставился неподвижным взглядом в угол.

Штайнер хлопнул его по плечу.

— Не унывай, малыш! Зато тебе выпало великое счастье жить в двадцатом столетии — в век культуры, прогресса и человечности.

— А есть здесь вообще-то дают? — спросил невысокий лысый человек, сидевший на койке в углу. — Хоть бы кофе принесли.

— А вы позвоните кельнеру, — ответил ему Штайнер. — Пусть принесет меню. У них тут огромное разнообразие блюд. Черная икра, разумеется, вдоволь, сколько душе угодно.

— Насчет еды здесь очень плохо, — сказал поляк.

— А вот и наш Иисус Христос! — Штайнер с интересом посмотрел на поляка. — Ты профессиональный арестант?

— Очень плохо, — повторил поляк. — И так мало...

— О Господи! — проговорил лысый в углу. — А у меня в чемодане осталась жареная курица. Когда же они нас наконец выпустят?

— Через две недели, — заметил Штайнер. — Это обычное наказание для эмигрантов, у которых нет паспортов. Иисус Христос, я правильно говорю? Ты ведь знаешь эти дела!

— Две недели, — подтвердил поляк. — Или еще больше. Кушать дают очень мало. Очень плохо. Жидкий суп.

— Вот, черт подери! Курица тем временем сгниет. — Лысый застонал. — Первая курочка за два года. Копил, откладывал гроши. Думал, съем сегодня в обед.

— Подавите свои страдания до вечера, — посоветовал Штайнер. — Тогда вы сможете предположить, что уже съели свою курицу. Вам станет намного легче.

— Что?! Что за ерунда? — Лысый явно расстроился. — И это по-вашему одно и то же? Вы просто болтун! Ведь все равно выходит, что я ее не съем. Кроме того, я мог оставить себе ножку на завтрак.

— Тогда дождитесь утра.

— Меня бы это не очень огорчило, — вмешался поляк. — Никогда не ем кур.

— Конечно, тебя бы это не огорчило! Ведь у тебя в чемодане никакой жареной курицы нет, — проворчал мужчина в углу.