Возлюби ближнего своего

Керн изумленно уставился на него.

— Нет, не знаю, — сказал он через секунду, заподозрив подвох против Штайнера.

— Так, значит, не знаешь Штайнера?

— Не знаю.

— Ладно, тогда слушай. Штайнер велел передать тебе, что Рут в безопасности. Можешь не беспокоиться за нее. Когда выйдешь на волю, попроси, чтобы тебя выслали в Чехословакию, и сразу же вернись обратно. Теперь ты знаешь его?

Вдруг Керн почувствовал озноб.

— Дать сигарету? — спросил служитель.

Керн кивнул. Тот достал пачку «Мемфис» и картонку со спичками.

— На, возьми! От Штайнера. Но если попадешься, помни — я тебе ничего не давал. А сейчас войди в уборную и покури. Дым выпускай в окошко. Я посторожу.

Керн достал сигарету, разломил ее надвое и закурил половинку. Он курил медленно, глубоко затягиваясь. Рут в безопасности. Штайнер следит за ним. Он смотрел на грязную стену с похабными рисунками, и ему казалось, что эта тюремная уборная — самое прекрасное место на свете.

— Почему же ты мне не сказал, что знаешь Штайнера? — спросил служитель, когда он вышел.

— Возьми сигарету, — сказал Керн.

Служитель отрицательно покачал головой.

— Об этом и речи быть не может!

— А ты-то откуда его знаешь? — спросил Керн.

— Однажды он вызволил меня из беды. Из большой беды. А теперь пошли!

Они вернулись в мастерскую. Профессор и вор посмотрели на Керна. Он кивнул и сел на свое место.

— В порядке? — беззвучно спросил профессор.

Керн снова кивнул.

— Тогда продолжаем, — прошептал профессор в свою рыжую бороду. — Aller[17]. Неправильный глагол. «Je vais, tu vas, il...»[18]

— Нет, — возразил Керн. — Возьмем сегодня другой глагол. Как по-французски «любить»?

— Любить? «Aimer». Но это правильный глагол.

— Вот именно поэтому, — сказал Керн.

* * *

Профессора выпустили через месяц. Вора — через полтора. Растратчика — через несколько дней после вора. В последние дни растратчик пытался склонить Керна к гомосексуализму, но Керн был достаточно сильным, чтобы не подпускать его к себе. Однажды он нокаутировал его коротким прямым хуком — уроки бокса не пропали даром. После этого растратчик унялся.

Несколько суток Керн провел в одиночестве. Потом в камеру привели двух новых заключенных. Он сразу понял, что это эмигранты. Старший молчал. Младшему было лет тридцать. На обоих были поношенные, но тщательно вычищенные и отутюженные костюмы. Едва войдя в камеру, старший лег на койку.

— Откуда вы? — спросил Керн младшего.

— Из Италии.

— Как там?

— Раньше было хорошо. Я прожил там целых два года. Теперь все кончилось. Везде строжайший контроль.

— Два года! — сказал Керн. — Это что-нибудь да значит!

— Да, а тут меня схватили на восьмой день. Неужели со всеми так?

— За последние полгода здесь стало намного хуже.

Новичок подпер голову руками.

— Везде стало хуже. И то ли еще будет?.. А как в Чехословакии?

— И там скверно. Слишком много народу понаехало. Вы были в Швейцарии?

— Швейцария слишком мала. Только приедешь, и уже ты у всех на виду. — Мужчина неподвижно смотрел перед собой. — И почему я не подался во Францию?

— Вы говорите по-французски?

— Конечно, говорю. — Он провел рукой по волосам.

— Хотите, поговорим немного по-французски? — предложил Керн. — Я только-только немного научился этому языку и не хочу ничего забыть.

Мужчина удивленно взглянул на него.

— Разговаривать по-французски? — Он сухо рассмеялся. — Нет, этого, извините, не могу! Тебя бросили в тюрьму, а ты веди светские беседы на французском языке! Абсурд какой-то! У вас какие-то странные идеи!

— Вовсе нет. Просто я поневоле веду довольно странный образ жизни.

Керн подождал еще немного, надеясь, что тот уступит. Потом забрался на койку и принялся повторять неправильные глаголы. Наконец он уснул.

Он проснулся от того, что кто-то тряс его. То был мужчина, не желавший говорить с ним по-французски.

— Помогите! — прохрипел он. — Скорее! Он повесился!

Заспанный, Керн привстал на постели. В бледно-сером свете раннего утра в проеме окна висела темная фигура с опущенной головой. Он вскочил с койки.

— Нож! Быстро!

— Нет у меня ножа. А у вас?

— Проклятие, тоже нет! Отняли! Я приподниму его, а вы выньте голову из петли!

Керн встал на койку и попытался приподнять тело. Оно было тяжелым, как мир. Куда тяжелее, чем выглядело. Одежда самоубийцы тоже была холодна и мертва, как и он сам. Керн напряг все силы и приподнял висевшего.

— Скорее! — сказал он, задыхаясь. — Расслабьте ремень. Долго мне его не продержать...

— Сейчас...

Другой забрался на койку и начал возиться с ремнем.

Вдруг он опустил руки и пошатнулся. Его стошнило.

— Вот свинство! — крикнул Керн. — Неужели это все, что вы можете? Снимите с шеи ремень! Живо!

— Я не могу смотреть... Глаза! Язык!..

— Тогда держите его вы! Я сам сниму ремень!

Он передал другому грузное тело и выпрямился. Зрелище было и вправду страшное. Отекшее, бледное лицо, выпученные, словно лопнувшие глаза, толстый, черный язык. Керн попытался просунуть пальцы под тонкий ремень, глубоко врезавшийся во вздувшуюся шею.

— Выше! — скомандовал он. — Поднимите его выше!