Возлюби ближнего своего

— Не огорчайтесь. Вам нужно будет пойти еще раз. Рут должна сходить в еврейский отдел, вы — в смешанный. Я отношусь к арийскому. — Марилл рассмеялся. — Как видите, у нищеты тоже существует своя бюрократия. Вы встали на учет?

— Еще нет.

— Сделайте это завтра же. Классман вам поможет. Он специалист по этой части. Для Рут он даже может попытаться получить временное разрешение. У нее же есть паспорт.

— Паспорт-то у нее есть, — ответил Керн, — но срок его истек, и она вынуждена была границу перейти нелегально.

— Ничего не значит. Паспорт есть паспорт. Ценится на вес золота. Классман вам все объяснит.

Ивонна поставила на стол картофель и тарелку с тремя кусками телятины. Керн улыбнулся ей. Ее лицо расплылось в ответной улыбке.

— Большое спасибо, Ивонна, — поблагодарила ее Рут.

Улыбка Ивонны стала еще шире, и она ушла, покачивая бедрами.

— Как было бы хорошо, если бы Рут получила временное разрешение, — мечтательно сказал Керн. — В Швейцарии она уже получала разрешение на три дня.

— Вы забросили химию, Рут? — спросил Марилл.

— Да… То есть и да, и нет. В настоящее время — да.

Марилл кивнул.

— Правильно. — Он показал на молодого человека у окна, перед которым лежала книга. — Вон тот юноша уже два года работает посудомойкой в ночном клубе. Раньше был студентом. В Германии. Две недели назад он получил степень доктора по французской филологии, а недавно узнал, что его здесь не примут на работу. Теперь он изучает английский, чтобы стать специалистом по английскому языку и уехать в Южную Америку. Здесь такое бывает. Вас это утешает?

— Конечно.

— А вас, Керн?

— Меня все утешает. Какая здесь полиция?

— Довольно вялая. Но все равно нужно быть начеку. Правда, здесь не так строго, как в Швейцарии.

— Вот это меня действительно утешает! — ответил Керн.

На следующее утро Керн отправился с Классманом в комитет помощи беженцам, чтобы встать на учет. Оттуда они направились к префектуре.

— Нет никакого смысла заявлять о себе в полицию, — сказал Классман. — Вас просто вышлют. Но вам будет полезно взглянуть, что там творится. Это неопасно. Полиция, церкви и музеи — самые безопасные места для эмигрантов.

— Правильно, — согласился Керн. — Правда, до музеев я еще не додумался.

Префектура занимала целый комплекс зданий, внутри которых находился большой двор. Керн и Классман миновали несколько ворот и дверей и очутились наконец в большом зале, похожем на зал ожидания при вокзале. Вдоль стен тянулся ряд окошечек, за которыми сидели служащие. В центре зала стояли скамейки без спинок. К каждому окошечку тянулись длинные очереди.

— Это — зал для избранных. Почти рай, — пояснил Классман. — Вы видите здесь людей, у которых есть разрешение и которым должны его продлить.

Тем не менее в зале царила атмосфера озабоченности и беспокойства. Она действовала угнетающе.

— И это вы называете раем? — спросил Керн.

— Да, несомненно. Вот, взгляните!

Классман показал на женщину, которая только что отошла от окошечка. Она не могла оторвать взгляда от своего разрешения с печатью, которое только что возвратил ей чиновник. Глаза ее блестели от радости. Она подбежала к группе ожидающих.

— На четыре недели! — выкрикнула она каким-то сдавленным голосом. — Продлили на четыре недели!

Классман обменялся взглядом с Керном.

— Вот видите: четыре недели! На сегодняшний день четыре недели равнозначны целой жизни. Согласны?

Керн кивнул.

Теперь перед окошечком стоял старик.

— Что же мне делать? — растерянно спрашивал он.

Чиновник что-то быстро ответил ему по-французски. Керн не смог разобрать слов. Старик выслушал чиновника и повторил:

— Да, ну а что же мне делать?

Чиновник повторил ему свое объяснение.

— Следующий! — сказал он затем и взял бумаги, которые протянул ему следующий прямо через голову старика.

Тот повернул голову.

— Я же еще не умер, — произнес он. — Но что мне делать, я не знаю. Что делать? Куда идти? — спросил он чиновника.

Чиновник опять что-то быстро ответил ему и занялся бумагами другого. Старик продолжал стоять у окошечка, держась за деревянный выступ, словно утопающий за спасительное бревно.

— Что мне делать, если вы не продлите мне разрешение? — спросил он.

Чиновник больше не обращал на него внимания. Старик повернулся к людям, стоявшим позади него.

— Что же мне теперь делать?

В ответ он увидел только взгляды озабоченных, затравленных и словно окаменевших людей. Никто ему не ответил, но никто и не гнал его. Бумаги подавались в окошечко прямо через его голову, с величайшей осторожностью, чтобы его не задеть.

Старик снова повернулся к чиновнику.

— Ведь кто-то должен мне сказать, что мне теперь делать! — повторил он тихо. И он продолжал нашептывать эту фразу, испуганно глядя на чиновника и наклонив немного голову вперед, чтобы дать место рукам.