Жил на огороде себе червяк. Жил и горя не знал. Хорошо жилось червяку – ползай себе по картошкой и морковкой да ешь черную землю столько, сколько захочется. Впрочем, когда казалось червяку, что земли съедено слишком много, то что-то вдруг червяка останавливало будто; словно какой голос внутренний говорил червяку, что больше ему черной земли есть нельзя. И червяк тогда останавливался и спокойно себе под картошкой с морковкой спал, пока вновь его не одолевал голод и пока вновь не наедался он черной земли. Так продолжалось всю жизнь червяка и длилось бы верно еще до самой червяковой смерти, если бы только как-то раз червяк, почти что насытившись черной землей, не лег бы по обыкновению спать, а взял да и продолжил поглощение черной земли. Ел и ел, ел и ел, ел и ел. Понял уже, что наелся. а все равно ел. И до того много съел в тот раз червяк черной земли, что взял да и разом стал змеей – самой настоящей змеей, черной как та земля, что съел он еще будучи червяком. Ну а как только стал змеей, то сразу понял – не следует ему сидеть на огороде под картошкой с морковкой, а надо выбираться туда, где свет и где много воздуха. Так змея и сделала – выбралась наружу и поползла, как будто изначально была рождена ползать. Ползала змея себе ползала, как вдруг увидала на своем пути ежика. А раз теперь червяк стал змеей, то сама стать была ему всякого встречного – тем более если этот встречный ежик – жалить. Так змея и сделала – укусила ежика, но тот рассмеялся в ответ и убежал по своим ежиным делам. Загоревала тогда змея, когда поняла, что зуб у нее совсем не ядовитый, а значит, и змея она не настоящая; вспомнила змея, как была червяком, как жила на огороде под картошкой и морковкой, как ела землю черную, а наевшись – спала. Так грустно змее сделалось, что червяком она быть уже перестала, а змеей так и не стала. Куда же ей, бедной, теперь податься? Не назад же на огород идти, чтобы снова стать червяком. А может, правда, податься на огород? Долго думала змея, как ей быть – просить ли у высших сил ядовитый зуб или же вернуться в родную черную землю под картошкой и морковкой. Думала так, думала, да только ничего не придумать так и не смогла. На родину ей не хотелось совсем – уж больно глупым было существование среди черной земли, где кроме еды и сна ничего не было. Но и ядовитый зуб уже не казался заветной мечтой. Чем больше думала змея, тем меньше хотелось ей жалить всяких ежиков и белочек. Зачем обижать их? Так настал вечер, а вечером змея повстречала другую змею – щечки у той змеи были оранжевые. Змеи подружились. Оказалось, что и встреченная змея тоже жалить не умеет и зовется ужом. И живется ужам совсем неплохо – они никого не обижают, но и их тоже никто не обижает. Кто же может обидеть столь безобидное существо. И понял тогда бывший червяк, что не стоит ему ни на огород к черной земле возвращаться, ни просить у высших сил себе ядовитый зуб, а надо просто оставаться тем, кем он стал – доброй безобидной змейкой, которая зовется ужом.
Третья неделя