Возлюбить себя

Однако самим ковыряться в мутных волнах, подобно тем, рассекающим на катере дурным толпам, что они не раз видели в бинокль со стороны затопленной Кубани, они не собирались.

Армия, активно копающаяся в отбросах, хуже самих находимых ею отбросов. Она подобна худым, юрким свиньям, торопливо и с возмущёнными криками отталкивающим рылом собратьев от вожделённого, гниющего в чане картофеля. Так им говорил полковник. Так они все, подражая ему самому, и считали.

Для этого существовало некое гражданское рыло. Чьим уделом и было обрабатывание воинства. По крайней мере, так было всегда при том долбанном государстве, которое так не вовремя решило нырнуть и пускать пузыри! Бросив их посреди хаоса.

Вот только теперь почему-то граждане холопы ни в какую не соглашались никого кормить сверх имеющихся собственных ртов. И начинали лихорадочно палить в солдат, едва те только появлялись в пределах видимости. Словно понимая, с чем те к ним идут.

И никто вовсе не хотел видеть у себя их «в гостях», словно они были какими-то нелюдями, прокажёнными. Разъярённые всем этим, они вынуждены были убивать всех, стирая посёлки и хутора с лица земли. Сжигая дотла и потроша их, словно сова неосторожного зайца. Раз им не нужна армия, то и они армии ни к чему!

Уже с осени по местности гуляли страшные байки о неизвестных якобы «бандах», устроивших не один «Маутхаузен». А им приходилось, просто приходилось, делать это! Убивать мирных жителей ради собственного благополучия, чёрт бы всё это побрал!!! Или части было не выжить. Часть превратилась бы невесть во что! Без жратвы и самого необходимого нет и не может быть дисциплины. Без мыла охотнее чешутся, чем маршируют.

Однако полковник уверял, что знает, как решить эти проблемы. Поэтому, когда в самом начале их, нескольких наиболее опытных бойцов и офицеров, пригласил вдруг для «беседы» за стаканчиком коньяка Данилов, они вышли от него в полной уверенности, что сегодня ими был сделан абсолютно правильный, единственно сейчас возможный, выбор. Возможно, и единственный правильный выбор за всю их не столь долгую предшествующую жизнь.

Они превратились в наёмников.

Внутри собственной страны. И в преступников, превращающих в мёртвое мясо мирное население. В солдат, нарушивших присягу, в грабителей, убийц не хуже тех, от кого они давали клятву защищать эту угробленную небом страну…

И теперь эта крыса шелудивая, сделавшая их изгоями, приказывает им «отойти»?! «Приказывает»?! И при этом держит, как бы невзначай, руку у пистолета на столе? У снятого с предохранителя пистолета!

Несколько секунд они молча сверлили друг друга взглядами, думая каждый о своём. Затем, очевидно признав логичность слов Данилова и вспомнив, видимо, всё ещё имевшую вид заманчивости, сохранявшуюся возможность некоторых перспектив, боец выдохнул, отнял руку от портупеи и поправил несвежий воротничок.

— Чёрт с Вами, полковник… Мы отойдём. Мне нелегко будет объяснить всю эту бредь Жарову, Крестцову и Мажене, но я попытаюсь. Однако я искренне рассчитываю, что Вы же подробно затем и объяснитесь нам всем, что конкретно Вы сейчас задумали, и за что мы положили там бездарно и без цели столько людей…

— Безусловно, сержант… Бе-зу-слов-но… — Данилов казался уже олицетворением радушия, твёрдости, уверенности и решимости. Он хлопнул несильно ладонью по крышке стола, словно давая этим понять, что разговор он считает закрытым. — Идите, сержант, идите и выполняйте. — Данилов невозмутимо поднял стакан с уже совсем холодным чаем, приподнял его, салютуя, перед Орловым, и не спеша, словно смакуя, выпил до дна. Словно подчеркнув этим жестом, что последнее слово осталось за ним.

Притихшие в коридоре посыльные замерли, когда мимо них ошпаренным чёртом пролетел, словно весь покрытый кипящий маслом, сержант Орлов.

Спустя два с половиной часа группировка, вяло отстреливаясь и пятясь, начала понемногу оставлять позиции и по частям скрываться за гребнем недавно, с таким трудом занятой ею, скалы.

На ущелье опустилась тишина, нарушаемая лишь всхлипами раненых и умирающих, шумом падающей с высоты воды да бормотанием торопливого ручья, убегающего вниз в своём вечном и равнодушном стремлении к морю. Он радовался одному обстоятельству.

В его воде больше не было крови.

VI

— Сидим, сидим пока, не высовываемся….не высовываемся, ребятки….ждём… — тяжело дыша, похудевший и осунувшийся за эти, бесконечно долгие для себя дни, Стебелев решил не спешить с выводами и не попасться на возможную уловку противника. Кажущееся несколько несуразным отступление могло таить в себе угрозу. Кто его знает, что там ещё удумали такие крученые рыбы, как Орлов и Жаров… Да и эта тварь, — Маженя, — тоже… На выдумку горазд.

Затаившись и держа наготове оружие, все ждали. Потихоньку дозаряжали полупустые магазины автоматов. Допивали последние крохи воды, которую смогли насобирать во время ночного затишья. Смачивали ею тряпки на стволах, меняли осторожно положение тел и присматривались к ландшафту до рези в сетчатке, силясь в наползающей в ущелье туманной дымке уловить какое-то подозрительное движение.