Возлюбивший войну

В этих поисках мы носились по городу и выпивали то тут, то там. Да, мы и в самом деле что-то искали, иначе чем объяснить, что я не с кем-нибудь, а с Мерроу, оказался на «Углу поэтов», причем оба мы стояли с непокрытыми головами? На Пиккадилли-серкус перед нашими глазами прыгали и кружились огни рекламы: «Гиннес полезен всем…», «Вермут „Вотрикс“ придаст вам силу…», «В городе производится сбор подарков для торгового флота…», «Одеон – желудочные пилюли…», «Наш долг непрерывно увеличивать сбережения…». Мы побывали в «Белой башне» и в «Кровавой башне»; Мерроу постучал ногтем по закованным в латы рыцарям и сказал: «Эти парни, наверно, открываются пятицентовым консервным ножом». Базз решил коллекционировать скверы. Начал он с Трафальгарской площади, а потом в нашей коллекции оказались скверы: Беркли, Сент-Джеймса, Рассела, Гровнер, Белгрейв, Честер, Гордон, Брунсуик, Мекленбург – до тех пор, пока мы не почувствовали себя раздавленными, я хочу сказать – ошеломленными, каждый по-своему, зрелищем бесчисленных проломов, рухнувших стен, забитых окон, воспоминаниями, сожалениями, смертью. Теперь я понимаю, что был во власти печали и страха, а Мерроу во власти возбуждения. Я-то думал, что мы вместе, а на самом деле нас разделяла пропасть.

Потом мы опять оказались рядом; Мерроу ржал; мы глазели на Генриха VIII и его жен в Музее восковых фигур мадам Тюссо. Монарх казался удивленным, женщины невозмутимыми.

– Вот это парень! – заметил Мерроу. – Сумел, видать, ублаготворить дамочек!

– Не все же одновременно они были его женами, – заметил я.

Потом нам пришлось пережить несколько неприятных минут; мы увидели то, к чему, возможно, приближались сами, – смерть Нельсона. Он лежал на спине. Сбоку стоял таз. Над ним склонились четверо, они пристально смотрели на адмирала, и на их лицах читались тревожные раздумья о будущем Англии. Один держал фонарь. Лучи света падали на крепкие бимсы корабля.

– Пойдем, – попросил я, чувствуя, что не в силах переносить мысль о смерти, вызванную зрелищем воскового Нельсона, как и тогда, при взгляде на обугленные останки молодого немецкого летчика.

Мы долго шли в молчании… Остановились мы у ворот Сент-Джеймского дворца. Два огромных гвардейца из Колдстримского полка – на них была обычная полевая форма английских солдат, и о том, что они гвардейцы, мы узнали позже, в трактире, от какого-то старикашки, – словно специально для нас начали нелепейший ритуал. Они резко опустили винтовки, пристукнули окованными каблуками о каменный тротуар, повернулись, встали «смирно», проделали несколько упражнений и под конец взяли «на караул», застыв в этом положении, как бронзовые. Я посмотрел на Мерроу, Мерроу посмотрел на меня. Потом Базз сорвал свою фуражку, подбросил ее, пронзительно вскрикнул и лихо исполнил замысловатое па. Это был чисто американский ответ, но гвардейцы продолжали стоять как статуи, пока мы не ушли, пожимая плечами.

Когда все мы собрались в «Дорчестере», Мерроу сказал, что, пожалуй, временно расстанется с нами, поскольку, как ему кажется, в одиночку он скорее добьется успеха.

– Вокруг Пиккадилли можно найти их дюжину на пятак, – с видом знатока сообщил он, – но первосортный товарец – вдоль Гайд-парка до «Гровнер-хауза».

В дальнейшие блуждания по городу я отправился вместе с Максом Брандтом; мы умеренно выпили за скудным обедом (ростбиф, приправленный хреном, и йоркширский пудинг) в «Форд-отеле», маленьком и тесном, с обстановкой, напоминающей декорации к спектаклю из эпохи королевы Виктории, и посетителями, словно сошедшими с рисунков моего любимого художника Понта из «Панча», который (тогда я не знал этого) Кид Линч тайком приносил каждую неделю в наш офицерский клуб в Пайк-Райлинге.

– А я бы сейчас не прочь, – объявил Макс после кофе.

– За чем же дело стало? – ответил я.

Мы пошли по Бонд-стрит, облюбованную, как нас заверяли, француженками, и вскоре из полумрака навстречу нам вынырнула пара крошек. Макс носил с собой ручной фонарик, размером не больше карандаша, – он был предусмотрительным, этот прохвост, и, возможно, захватил фонарик из Штатов именно для такой цели, – так вот, он осветил лица крошек, и крошки оказались костлявыми старухами, так что мы круто развернулись и пошли дальше. Однако выпитый коньяк сделал свое дело, желание подавило здравый смысл.

– Да что там! – сказал Макс, едва мы сделали несколько шагов. – Этим шлюхам не терпится подработать.

Мы нагнали женщин, и они оказались Флоу и Роуз – никакими не француженками, а самыми настоящими англичанками, и повели их в «Ковент-гарден», большой дансинг, насквозь провонявший капустой; Флоу и Роуз танцевали с грацией ручных тележек, и, решив переменить обстановку, мы отправились выпивать в «Каптанскую кабину», где я вскоре пришел к выводу, что Флоу и Роуз совсем не то, что мне надо, и потому вернулся в «Дорчестер».