Возлюбивший войну

В ожидании сбора авиагруппы мы сыграли в баскетбол с несколькими штабными крысами, и Мерроу вновь без удержу восторгался бросками Хеверстроу. Забавно, но я почувствовал раздражение. Пожалуй, я играл не хуже Хеверстроу, только, в отличие от него, не умел пускать пыль в глаза. Я не был idiot savant[18]. Этот математический гений (Хеверстроу) больше привлекал к себе внимание, чем всесторонне развитый, легко приспособлявшийся к окружению и упорно преследующий свою цель интеллигент (Боумен). Когда Базз обнаружил, что Хеверстроу способен запоминать номера телефонов его дамочек и швырять мяч не хуже профессионального игрока, он совсем рехнулся. Какая ерунда!

Позднее, во второй половине дня, настроение у меня испортилось. Мне захотелось оказаться подальше от этого фарса. Я сидел в одиночестве в нашей комнате, прислушивался к учебной стрельбе у глинистой насыпи и смотрел в окно на примыкавший к району стоянки и обслуживания самолетов луг, где какой-то английский фермер размеренной походкой крестьянина шагал за шестью гернсийскими коровами и, видимо, даже не слышал стрельбы; он не оглядывался по сторонам, он просто шел и шел и так же просто пересек аэродром как раз посредине. Меня тянуло к Дэфни. Я страдал от желания видеть Дэфни.

16

На следующий день, пятнадцатого мая, когда мы вернулись из рейда, разбор производил краснощекий капитан из штаба крыла со слабым подобием усиков, больше похожих на просьбу поверить на честное слово, что это и в самом деле усы. Маменькин сынок, он ухитрился сразу же вооружить нас против себя, когда спросил, какой по счету боевой вылет мы совершили.

Это был наш шестой вылет.

– Да ну? – Он скорее простонал, чем произнес это, и мы поняли, что он отказывается от нас, считая новичками и потому нестоящими людьми. А мы-то мнили себя бывалыми вояками.

Разбор проходил в помещении для инструктажа, где поставили несколько небольших столиков. Сидевшие за ними офицеры, разложив перед собой отчетные бланки, по очереди беседовали с экипажами самолетов. Когда подошла наша очередь, мы собрались вокруг столика розовощекого капитана; одни из нас стояли, другие сидели; мы еще не сняли комьинезоны, лишь расстегнули куртки; на спинах у нас болтались летные шлемы. Некоторые прихлебывали кофе из белых кружек.

Так вот, наше дитя в звании капитана начало основательно нас прижимать. Казалось, и он, и все другие офицеры, проводившие опрос, даже офицер из нашей группы, остались не очень-то довольны тем, что нам удалось сделать в тот день. Они вообще сомневались, действительно ли мы побывали в тех местах, о которых говорили, и знаем ли вообще, где эти места находятся.

По правде говоря, как раз последний рейд должен был поднять наш моральный дух; получив приказ разбомбить верфи подводных лодок в Вильгельмсхафене, наша авиагруппа во главе соединения пересекла Северное море, причем мы не набирали большой высоты, пока до объекта не осталось каких-нибудь двенадцать минут полета, и, следовательно, не испытывали неудобств и холода и даже не переходили на кислород. Основная цель не только встретила нас довольно сильным зенитным огнем – Хендаун теперь называл его «железными кучевыми облаками», но и оказалась закрытой сплошной облачностью; поскольку на инструктаже нам не указали запасную цель, мы сделали пологий разворот, вышли в море и сбросили бомбы на то, что, по мнению полковника Уэлена, представляло военно-морскую базу на острове Гельголанд.

Но почему мы считали, что это и в самом деле был Гельголанд?

Придирчивому младенцу-капитану удалось-таки разозлить Мерроу, и тот стал нападать на свой же экипаж.

Для начала он прицепился к Хеверстроу (из всех нас – к своему любимчику!); он потребовал от него тут же положить на стол опрашивающего бортовой журнал с записью рейда – пусть офицер проверит и удостоверится, что мы действительно были над Гельголандом, однако выяснилось, что Клинт и понятия не имел, куда мы летали.

– Мне казалось, что это дело полковника, – смущенно сказал он.

Тут же Мерроу напустился на нашего гения и низвел его до уровня круглого идиота.

Потом наступил черед Фарра. Не принимая непосредственного участия в неприятном опросе, мы слышали, как Джагхед бормочет, что командование авиакрыла направило нас на объект, покрытый сплошной облачностью, и что нам не указали запасную цель, причем, рассказывая все это, он, по обыкновению, впал в противный слезливый тон. Жалобы Джагхеда на то, что он называл бесполезными и самоубийственными рейдами, выдумкой не нюхавших пороха генералов, действовали на нервы. Своими дерзкими высказываниями Фарр напоминал капризного ребенка. Он предъявлял всем нам возмутительные требования, то приходил в безудержную ярость, то начинал льстить, чтобы склонить на свою сторону, злил и тут же заигрывал, оскорблял и заискивал. Подобно ребенку, он смотрел на все окружающее наивными глазами и без всяких причин выходил из себя. Но в основном Джаг был прав: он ругал условия, которые мы, все остальные, изо всех сил старались не замечать.