Возлюбленная

Тогда Сэти их понимала, но теперь, когда у нее была оплачиваемая работа и хозяин, проявивший достаточную доброту и снисходительность, взяв к себе бывшую заключенную, она себя презирала за собственную гордость, из-за которой воровство было для нее лучше стояния в общей с другими неграми очереди. Она не желала толкаться среди них. Не желала чувствовать их осуждение или жалость. Особенно сейчас. Сэти тыльной стороной руки вытерла со лба пот. Рабочий день подходил к концу, и ее охватило радостное возбуждение. Никогда со времени своего бегства из Милого Дома не чувствовала она такого прилива сил. Подкармливая объедками уличных собак, глядя, как жадно они едят, Сэти сурово поджала губы. Сегодня она согласилась бы даже сесть к кому-то на телегу или в повозку, если б ей предложили. Никто, конечно, не предложит; целых шестнадцать лет гордость не позволяла ей просить об этом. Но сегодня!.. Сейчас ей больше всего хотелось поскорее пролететь долгий путь до дома и уже оказаться там!

Когда Сойер сердито предупредил ее, чтоб больше не опаздывала, она почти не слушала. Обычно он был с нею очень мил. Он вообще был человеком терпеливым и мягким, но с каждым годом – особенно после гибели сына на той Войне – становился все более раздражительным. Словно виновата во всем была она, чернокожая Сэти.

– Ладно, – буркнула она, думая только о том, как бы поскорее пролетело время в пути.

Впрочем, можно было и не спешить. Когда, поплотнее закутавшись и клонясь под ветром, она двинулась наконец в обратный путь, мысленно она перебирала все то, что теперь имела полное право забыть.

Слава богу, мне ничего не нужно вспоминать вслух, ничего не нужно объяснять тебе, потому что ты знаешь все. Ты знаешь, что я никогда бы тебя не бросила. Никогда. Это единственное, о чем я тогда думала. Я должна была быть готова к приходу поезда. Тот учитель учил нас таким вещам, которым мы научиться не могли. Да мне было наплевать, как и что измеряют мерной лентой. Все мы тогда смеялись над этим – все, кроме Сиксо. Он никогда ни над чем не смеялся. А мне было просто наплевать. Учитель измерял мою голову, вокруг и вдоль, через нос; оборачивал ленту вокруг моей задницы; пересчитывал у меня зубы. Мне казалось, он сумасшедший. Особенно если судить по тем вопросам, которые он задавал.