Возлюбленная из Страны Снов

ВОЗЛЮБЛЕННАЯ ИЗ СТРАНЫ СНОВ Забытые истории о привидениях и духах

[Без подписи] СОПЕРНИКИ

Веранда, где сидело наше веселое общество, состоявшее из трех мужчин и стольких же дам, была ярко освещена луной. Одна из дам заставила погасить свечи, утверждая, что лунный свет дает особенное настроение и нам будет приятнее в этом поэтическом освещении. Но вышло то, чего мы не ожидали…

Белая скатерть, освещенная призрачным зеленоватым светом, тени от листвы винограда, обвивавшего веранду, сильный аромат резеды и роз из сада как-то спугнули наше веселье и разговор сделался серьезным. Одна из дам стала рассказывать о призраках и, между прочим, о существующем старинном поверье, что для того, чтобы погубить ненавистного человека, достаточно сделать его восковую фигуру, воткнуть в область сердца иголку и оригинал непременно умрет. Мы были так настроены, что стали серьезно обсуждать это глупое поверье. Мы считали возможным убийство издалека, убийство одним желанием убить.

Я заметил, что один из наших собеседников, инспектор фон Бюндинггаузен, не принимает участия в разговоре и неподвижно смотрит на стоящий перед ним, освещенный лунным светом стакан вина.

— Почему вы так молчаливы, господин Бюндинггаузен? — спросил я. — Вы какого мнения об этом вопросе?

Он сначала ничего не ответил и остался в своей прежней позе. Его резкое худощавое лицо, освещенное лунным светом, сразу показалось мне странно чуждым. Наконец, не поднимая глаз, он заговорил; губы двигались точно сами собой и голос его звучал хрипло.

— Я знаю по опыту, что влияние на расстоянии возможно, — проговорил он.

— Знаете по опыту? Расскажите, мы непременно должны выслушать это от вас.

Лицо его передернулось судорогой.

— Я очень неохотно говорю об этом. Меня это страшно волнует. Но так как, по неосторожности, я сказал слишком много, то вы имеете право узнать еще больше.

Наше любопытство было слишком возбуждено для того, чтобы пощадить его чувства, и мы засыпали его вопросами, в особенности дамы. Не изменяя своего положения и не отрывая глаз от стакана искрящегося вина, он начал тихим голосом:

— Вам, может быть, известно, что прежде я был офицером. Я был молод, легкомыслен, с малым состоянием и большими долгами, даже слишком большими. Но я о них не заботился. У офицера есть верный способ поправить свои расстроенные дела: это богатая женитьба! По-видимому, счастье особенно благоприятствовало мне в этом направлении: в Берлине я познакомился с одной молодой девушкой и полюбил ее с первого же взгляда. Я любил бы ее, если бы она была бедна, как и я сам, но счастливый случай сделал ее богатой. Вскоре, к моему огорчению, я был переведен в провинцию; она просила писать ей. Если я тогда же не просил официально ее руки, то только потому, что осенью я ждал повышения. В ту же зиму в судьбе моей произошла катастрофа. В один прекрасный день, мой начальник потребовал меня к себе и без всяких вступлений сердитым тоном спросил меня о величине моего долга. Я назвал сумму, не утаив ни одного пфеннига. Моя ссылка на предстоящую помолвку еще больше рассердила его.

— Я не хочу, чтобы мои офицеры продавали себя! — закричал он и, в конце концов, заставил подать в отставку.

Лишиться мундира было очень тяжело, но другого выхода у меня не оставалось. Было ясно, что кто-то оклеветал меня, но я не мог придумать, кто бы это был. У меня был единственный враг, но он жил в Берлине, и у меня не было никаких фактов, оправдывавших мое предположение. Так прошло несколько недель. Меня очень удивляло, что я не получил ответа на два письма от интересовавшей меня молодой девушки, но вдруг я получил известие о ее помолвке с тем самым человеком, которого считал своих врагом! Тогда я прозрел и понял, в чем дело. Это он подстроил так, что я должен был подать в отставку, чтобы самому жениться на моей невесте!

Фон Бюндинггаузен сжал кулаки, и глаза его грозно сверкнули.

— Я никогда не предполагал в себе столько презрения и ненависти к человеку, — начал он снова упавшим голосом. — С того мгновения, как я узнал о помолвке, мысль о гибели моего соперника сделалась моим единственным желанием. Сначала я хотел застрелить его, как бешеную собаку. Но потом решил вызвать его на дуэль и непременно увидеть мертвым у своих ног..

Я уехал в Берлин, куда прибыл вечером. В этот день уже нельзя было предпринять какие-нибудь шаги для подготовления дуэли. Я не мог заставить себя выйти в столовую и остался в своей комнате. Я весь кипел жаждой поскорее убить своего соперника и решил раньше лечь, чтобы собраться с силами на завтра. Я погасил большую лампу и зажег маленькую с зеленым абажуром на ночном столике. Я хотел уже раздеться, как вдруг… увидел его!..

Бюндинггаузен произнес последние слова едва слышным шепотом. Все слушали его с напряженным вниманием.