Возлюбленная кюре

– Сколько бы я ни предлагал написать ее детям, Анни упрямо отказывалась, не хотела их беспокоить. Она думала, что это обычное расстройство желудка и скоро все пройдет. Путаница в датах объясняется просто: я очень расстроился, когда бедная женщина умерла, поэтому и ошибся. Такое может случиться с кем угодно, вы согласны? А похороны нужно было ускорить. Тело начало разлагаться, и запах невозможно было выносить. Даже ночное бдение по этой причине пришлось прервать.

– Но почему, когда вы решились наконец написать членам семьи, вы посоветовали им не спешить с приездом?

– Мне нужно было разобраться с расходами на лечение и погребение.

Перед чиновниками кюре Шарваз сохранял полное самообладание, по улице шел с невозмутимым видом и улыбался, встречая знакомых.

На пороге пресбитерия его встретила взволнованная Марианна. Она приготовила вкусный обед и разожгла в очаге жаркий огонь.

– Спасибо, сестренка! Ты мое единственное утешение, – сказал кюре.

* * *

Задача перед следователями, делегированными в Сен-Жермен, стояла не из легких. Им предстояло распутать клубок противоречивых показаний, разоблачить ложь, заставить говорить тех, кому было о чем умолчать. По своему обыкновению, жители провинции неохотно высказывали мнение о чем бы то ни было, но тут речь шла об обвинении против священника, и многие отмалчивались, хотя и думали, что его скоро арестуют.

Однако нашлись и те, кто рассказал все, что мог.

Ко вторнику 18 декабря у следователей сложилось мнение, что в смерти Анни Менье мог быть заинтересован только отец Ролан. Его снова привели в мэрию и подвергли допросу.

– Господин кюре, никто из свидетелей не подтвердил ваших показаний, – объявил первый чиновник. – Я имею в виду, что никто не слышал, как вы предлагаете Анни уведомить ее детей о болезни.

– Что в этом странного? Часто в доме, кроме нас, никого не было.

– Допускаю. К сожалению, мадам Менье уже не может дать показания, и мы вынуждены верить вам на слово. Перейдем к другому вопросу. Мэр городка показал, что вы явились к нему в шесть утра. Было еще темно. Ваша спешка с похоронами выглядит очень подозрительно. И последнее: нам удалось выяснить, что вашего предшественника, отца Биссета, также обвиняли в интимной связи все с той же мадам де Салиньяк, которая, похоже, предпочитает мужчин в сутане. В связи с этим обвинения Анни Менье в ваш адрес приобретают бо́льший вес.

Ролан Шарваз почувствовал, как кровь отливает от лица. Он принял мученический вид и ничего не ответил.

– И это еще не все, господин кюре, – продолжал чиновник. – На глазах у свидетелей вы напоили Анни Менье, которую мучила жажда, белым вином, предварительно его подсластив. Сахара в стакан вы добавили мало, всего одну щепотку. Теперь ваше заявление относительно того, что мадам де Салиньяк не приходила в пресбитерий одна. У нас есть свидетель, который заявляет, что она часто приходила к вам домой без сына.

– Я не услышал от вас ничего нового, – отозвался Шарваз насмешливым тоном. – Вы повторяете вопросы, на которые я уже отвечал. Никогда не думал, что слуги правосудия опускаются до сплетен и наговоров. Мадам де Салиньяк местные сплетники доставили много неприятностей задолго до моего приезда в Сен-Жермен. Я ее исповедник и друг ее мужа.

Следователь кивнул. Он воздержался от упоминания о дыре в полу, существование которой еще предстояло проверить. Еще раз кюре разрешили удалиться, и его уверенности и спокойствия хватило на то, чтобы посеять в умах чиновников сомнение. Доказательств его вины у них на руках не было, поэтому и с обвинением спешить было нельзя, чтобы не ошибиться. В этот вечер настал черед Матильды быть услышанной.

* * *

Колен де Салиньяк проводил жену в мэрию, поскольку она призналась ему, что очень боится предстоящего допроса. Она покрыла голову черной кружевной мантильей и отчаянно цеплялась за руку супруга.

Дежурный жандарм открыл дверь в кабинет и впустил молодую женщину, а ее супругу было приказано подождать в коридоре.

– Крепись, дорогая, – сказал доктор жене. – И ничего не бойся! Отвечай честно на вопросы, которые тебе будут задавать.

В иных обстоятельствах Матильда улыбнулась бы про себя иронии, таившейся в этой рекомендации. Однако она понимала, что придется лгать, изображать невинность и спокойствие – делать все ради своего спасения и чтобы снять подозрения с любовника.

Стоило ей переступить порог, как следователи переглянулись – настолько их впечатлила красота молодой женщины и достойная манера себя держать. Она казалась очень молодой и очень ранимой.

Секретарь суда, ответственный за ведение записей, выдвинул для нее стул. Матильда присела, оказавшись лицом к лицу с судейскими чиновниками. На мгновение ей показалось, что она уже на процессе и смотрит в глаза своим судьям.