Возлюбленная одинокого императора (СИ)

На самом верху была всего одна дверь, у которой и сидел Льюис. Стоило Императору открыть ее, как кот скрылся внутри, только хвост его и заметили. Комната, как и сам Император, не была обычной: круглая, с множеством окон, которые занавешены просто неприличным количеством штор ярко-алого цвета. Те стены, что не закрывали шкафы с книгами и одеждой, украшали картины с изображением битв и самого Императора. Ну, а в центре всего этого стояла широкая кровать с навесом, на которой уже устроился Льюис, вылизывая свои лапы на шелковых простынях.

Оставив Амелию осматриваться, Император прошел к одному из шкафов и вытащил сундук среднего размера, который поставил на кровать, а после и вовсе открыл, извлекая оттуда чудесную скрипку. С одной стороны она выглядела совсем как обычная, но Император очень долго над ней колдовал, зачаровывая светлой магией, чтобы струны не рвались, а дерево оставалось неподвластно времени.

Амелия короткими шажками ходила на одном квадратном метре, осматриваясь и заглядывая в каждый угол, разглядывая гобелены. Ей было очень интересно подойти к каждому, но как-то не решалась. Она впервые была здесь и представляла себе всё совсем… не так.

— Здесь так темно, — сказала она, пока Император доставал что-то. — Отчего же вы… Льюис! Ах ты блохастый негодник, вот на что ты меня меняешь каждую ночь!

На такую кровать не грех променять. Когда Амелия случайно бросила взгляд на неё и на Льюиса, Император уже повернулся к ней с дивным инструментом в руках. Амелия не просто открыла рот, она ахнула от красоты и аккуратности, с которой была создана скрипка. А когда Император протянул ее, а Амелия коснулась, то по пальцам незримыми нитями, но очень приятными потекла магия. Добрая магия, в этом не было никаких сомнений!

— Милорд, она прекрасна, — завороженно прошептала Амелия. И странно, ведь она действительно на первый вид была обычной. А может, Амелия уже и забыла, как выглядит по-настоящему новый, только что из-под рук мастера, инструмент. — Но в честь чего? — Амелия подняла глазки — единственное, что так светилось в этой комнате — и прижала скрипку к себе.

— Я бы снова хотел услышать твою игру, а ты, должно быть соскучилась по музыке, — с мягкой улыбкой произнес Император. Довольный собой, он разглядывал ее светящееся от радости лицо, оторвавшись лишь на мгновение, чтобы магией зажечь свечи в канделябрах по периметру комнаты. — Директор Харис как-то сказал мне, что искусство — это вся твоя жизнь. И ради того, чтобы твои глаза все время светились так ярко, я готов дарить скрипки каждый день.

Ладонью Император ласково провел по щеке Амелии в ставшем уже привычным жесте, за которым последовало заправление непослушной порядки за ухо. Он так часто и в то же время реже, чем хотел бы, делал это, что жест стал сродни ритуалу, который он обязан был выполнять не менее раза в день.

— Сыграешь для меня? — попросил он, отстраняясь. — Конечно, если есть желание, и остались ещё силы.

— С удовольствием! — Соскучилась, очень соскучилась! Безумно соскучилась! Он просил её раньше, но уже и не вспомнить, когда в последний раз. Её стала потихоньку поглощать серая работа, после чего переодевания и ужин. И так каждый день. В отрадные выходные Император часто мог быть занятым, и Амелия лишь сидела за книгой. — Прошу, присаживайтесь.

Пока Император пристраивался на кровати, Амелия знакомилась со скрипкой, гладя её и изучая. Пальцами осторожно шла по изгибу деревца, а в мыслях представлялось, как это Император гладит её, как пять секунд назад. Нравилось. Теперь уже нравилось. И если прядь выбивалась, Амелия запрещала себе её поправлять до тех пор, пока они не окажутся у двери её комнаты, где Император касался её и как бы невзначай убирал эту прядь. Интересно, догадался ли он?

Приняв смычок, Амелия начала свой маленький концерт для одного зрителя. Мелодия вырисовывалась в голове изображением какого-то зверька, который сидит в пустой комнате совсем один. Поначалу мелодия была грустной, какой-то даже скучной, но стоило в голове появиться новым образам; стоило Амелии коснуться взглядом Льюиса или того же Императора, как она стала входить во вкус, играя всё веселее и быстрее. Так давно не играла сама, что не сразу заметила, как ножкой стала постукивать в такт.

И Императору нравилось. Он улыбался, он расслаблял уставшие плечи, будто с его души был сброшен тоже какой-то камень. А может, Амелии лишь показалось.

Но она делала нерешительные шаги к нему, думая об одном поступке. Император хотел это. Он грезил об этом и мечтал — Амелия в этом не сомневалась. Но сделать это было для неё самой очень трудно, оттого она старалась скрыться с головой в своей же игре и смотреть на Императора как на мужчину, которого она никогда не знала. И думать о себе как о той, кто не имел прошлого.

Это было трудно. Почти невозможно.