Возлюбленная террора

— Да вот потому и не пойду, — горько усмехнулась Спиридонова. — Просто у нас, старых партийцев, есть определенные традиции и модус поведения. У нас всегда считалось позором и шкурничеством идти с заявлением о своей лояльности к власти, которая прежде расстреливала твоих товарищей. Пусть эта власть с тех пор и пересмотрела свои позиции.

— То есть вы смирились и довольны?

Спиридонова поморщилась:

— Я же вам уже все объяснила. Ну ладно, попробую еще. Допустим абстрактно, что мы, выдвинув лозунг «Вали большевиков, становись на их места», пошли бы на все средства, чтобы свергнуть Сов-власть.

— Допустим. И что?

Она усмехнулась:

— У нас все равно бы ничего не вышло.

— Почему?

— Товарищ Иванов, вы упрямы. Не верю, что вы сами не понимаете, почему у нас ничего не выйдет.

Иванов скрестил руки на груди:

— И все же?

— Да потому что, — потеряв терпение, выкрикнула Мария, — потому что, глупец вы этакий, против наших от силы сорока человек большевики выставят 20—30-миллионную армию! Потому что партактив ВКП(б) и комсомол, Красная Армия и ОГПУ, активные слои рабочих и крестьян не за нас, а за них! За них, понимаете? И это неудивительно…

Иванов исподлобья посмотрел на нее. Свидание со знаменитой Спиридоновой, похоже, было напрасным. Он попробовал зайти с другого конца:

— Значат ли ваши слова то, что сейчас вы во всем солидарны со Сталиным?

Спиридонова покачала головой:

— Вы же сами видите, что происходит. Сталину удалось то, что не удалось бы никому. Никогда не думала, что такое вообще возможно.

Иванов намек понял:

— Вы говорите о коллективизации?

— Конечно.

— И вы согласны с этой политикой?

— Целиком и полностью.

Иванов выжидательно смотрел на Спиридонову, словно не мог поверить, что она говорит всерьез. Наконец спросил:

— А вас не настораживает, что, судя по отчетам газет, крестьяне довольно спокойно приняли идею колхозов и совхозов? Да еще так быстро… Это противоречит крестьянской психологии, всему крестьянскому укладу жизни, складывавшемуся веками.

Спиридонова пожала плечами:

— Значит, мы плохо знали собственный народ. Цифры — вещь безусловная, а цифры говорят, что политика большевиков в деревне принесла небывалые плоды. Вы ведь читали материалы съезда?

— Читал.

— А раз читали, должны знать, что в основных зерновых районах страны огромное большинство земель уже коллективизировано. На Нижней и Средней Волге, на Кавказе. А ведь сначала даже большевики предполагали, что колхозам отойдет лишь двадцать процентов возделываемой земли.

Иванов усмехнулся:

— И это в лучшем случае.

Спиридонова словно не заметила его усмешки:

— Но народ поверил им, пошел за ними — и вот результат.

— Мария Александровна, — с горечью сказал Иванов, — и вы, вы верите тому, что пишет «Правда»? Вы?

— Голубчик мой, — Спиридонова устало пожала плечами. — Думаете, мне легко признавать, что столько лет наша партия шла ошибочным курсом? Нет, голубчик мой, совсем не легко. Но, как я уже говорила, цифры — вещь упрямая. Их нельзя подделать. А цифры говорят, что большевики сдерживают победу за победой…

А между тем Иванов был прав. Дела в стране обстояли отнюдь не так светло и благополучно, как рапортовали делегаты съезда. Конец 1929-го — 1930-е годы — один из критических моментов истории СССР. С НЭПом было покончено. Чуть больше чем за полгода до XVI съезда вышла статья Сталина «Год великого перелома», утверждавшая «коренной перелом» в отношении крестьян к коллективизации. Через несколько дней после ее публикации, 10 ноября 1929 года, собрался Пленум Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии — один из самых загадочных пленумов за всю историю партии. На нем обсуждались целых три доклада о народном хозяйстве, но тексты самих докладов в печати почему-то так и не появились. Даже речь Сталина, произнесенная на этом Пленуме, никогда не публиковалась — небывалое дело! Народу разрешено было ознакомиться лишь с историческими резолюциями, весьма туманными, состоящими из общих фраз, которые отнюдь не вносили ясности в происходящее. Кроме одной.

В этой резолюции (последней) осуждение Бухарина и других «правых уклонистов» было предано гласности. Бухарин выступал против поголовной коллективизации, призывал к осторожности =— Бухарина вывели из состава Политбюро. Его, Рыкова и Томского во всеуслышание предупредили, что «в случае малейшей попытки с их стороны продолжить борьбу против линии и решений ЦК ВКП(б) партия не замедлит применить к ним соответствующие организационные меры». Это означало, что всякое сопротивление внутри ядра высших руководителей государства было сломлено и дорога была расчищена.

В эти же месяцы намечается ошеломительное ускорение выполнения пятилетнего плана.