Возлюбленная виконта

Он двинулся к ней, на ходу стащив через голову короткую тунику, которую бросил в прохладную траву. Дейрдре поднялась ему навстречу. Когда он приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, она остановила его вскинутой вверх ладонью.

— Ты любишь меня, Кай? — спросила она на своем языке.

— Боги, помогите мне, — прошептал Кай на том же языке, — конечно, люблю.

— Тогда я возьму тебя, — сказала она просто и прильнула к нему.

Кожа у нее была теплая и гладкая, покрытая тонким слоем испарины. Дейрдре пахла мускусом, землей и зеленью. Он нашел ее губы и соединил свое дыхание с ее дыханием в поцелуе, граничащем с отчаянием. Его душа, отделившись от тела, слилась с ее душой, и ничто не могло разделить этой связи, не причинив обоим боли.

Не помня, как очутился на ней, он ласкал ее грудь. Дейрдре стонала от удовольствия, когда он покусывал и посасывал ее кожу.

Она была горячая и влажная. Обняв его ногами, она пригласила Кая последовать за ней. Он погрузился в ее темное лоно и забыл обо всем на свете. Он слышал ритм ее тайной музыки, двигаясь в унисон с безмолвной кельтской мелодией.

Ощутив ее пульсацию, он отдал ей свою любовь, свои надежды и желания, он отдавался ей, ни о чем не думая.

Потом они лежали в молчании, их тела переплелись. В его голове вспыхивали и гасли звезды, луна улыбалась, благословляя их.

Глава 15

Женщин рисуют либо святыми, либо грешницами. Когда только мир поймет, что мы и то, и другое?

Дневник Бланш. Латур

Утро встретило Люциана ясным рассветом, но он с трудом заставил себя подняться с постели. В своей бессоннице он винил Бланш. Сначала она довела его до ярости, а потом выкинула вон, как бессердечная куртизанка, кем, собственно, и являлась. Было глупо ожидать от нее чего-то другого.

Неоперившиеся надежды неопытности. Бланш не скрывала, что является женщиной для удовольствия. Пожелай он более интимных отношений с ней, ему пришлось бы предъявить монеты. И хотя статуэтка Фавна, казалось, обрадовала Бланш, Люциан понимал, что понадобится нечто более яркое, чтобы убедить ее открыться ему в большей степени.

И все же он не мог избавиться от ощущения, что дело заключалось не только в отсутствии средств. Что-то другое мешало Бланш. Он мог поспорить на свою последнюю хорошую рубашку, что и она увлеклась их исследованиями не меньше, чем он. Он чувствовал, как она дрожит от желания.

Или в этом нет ничего особенного для куртизанки? Наверняка тот, кто занят ублажением плоти, должен обладать большим самообладанием? Или меньшим?

Бланш была совсем не такой, какими Люциан представлял себе жриц любви.

Люциан дернул шнур колокольчика.

— Доброе утро, сэр. — Эйвери появился мгновенно. Не спал ли он за порогом, как верный пес, подумал Люциан.

Эйвери, насколько знал Люциан, интересовался, стоит ли готовить единственный приличный костюм хозяина. Поскольку Дейзи Дрейк испортила его второй костюм, опрокинув на него чернильницу, у Люциана остался лишь черный с оловянными пуговицами.

— Нет, собираюсь работать на раскопках.

Люциан подошел к умывальнику и, налив в тазик воды из кувшина, ополоснул лицо.

— Очень хорошо, сэр.

Исчезнув в гардеробной Люциана, Эйвери вышел оттуда с еще пригодной для носки парой панталон и простой рубахой и протянул их хозяину с таким апломбом, словно предлагал последний писк моды из Франции.

— Как это у тебя получается, Эйвери?

— Что именно, сэр?

Разложив одежду в изножье кровати, он извлек из кармана маленькую щетку и быстро пробежал ею по панталонам.

— Держаться так, будто у нас все в порядке, — произнес Люциан. — Ведь тебе приходится трудиться еще больше с тех пор, как осталась только видимость того, что было когда-то. Мы не можем платить тебе столько, сколько ты заслуживаешь, и все же ты не бросаешь нас и относишься к отцу и ко мне с таким же вниманием и почтением, как в те дни, когда Монтфорды были на вершине славы.

— Я делаю все, что в моих силах, — ответил лакей. От похвалы Люциана кончики его ушей зарделись. — Я давно заметил, сэр, если позволите сказать, что, несмотря на действительные обстоятельства, дела обстоят так, как вы их воспринимаете. Для меня всю жизнь была большая честь служить Монтфордам, и я считаю это достойным занятием.

— Достойное занятие. — Это как нельзя лучше описывала и Бланш. На лице Люциана появилась улыбка. — Ты прирожденный философ, Эйвери.

— Ах, молодой сэр, вы мне льстите. Хотя, должен признаться, что считаю библиотеку Монтфордов одним из главных достоинств своего места. Я просто заимствую мысли великих людей, — с улыбкой заметил Эйвери. Глаза его блестели.

«Дела обстоят так, как вы их воспринимаете».

Люциан обдумывал эту фразу.