Возлюбленный враг

Новый Свет! Алекс недоверчиво покачал головой, в то же время недоумевая, почему эта новость так удивила его. Многие роялисты после поражения последовали по этому пути. Потеряв свои земли в Англии, они отправились туда, где земли было в изобилии, где можно было нажить новое состояние. Но поехала ли Вирджиния по своей воле? Неужели она как покорная жена вынуждена была уехать и с тоской прощалась с родной землей, гадая, где сейчас человек, которого она любила и покинула, думает ли он о ней, нуждается ли в ней? То, что она несчастлива, он уже понял. И если верить словам хозяйки пивной, то его любимая не смирилась с потерей. Что касается его самого, ему было просто отвратительно. Жизнь больше не радовала его. Никакое честолюбие не могло восполнить потерю этой своевольной мятежницы с богатейшей страстной натурой и любящим сердцем. Привычная уже горестная меланхолия охватила его, и плечи поникли. Джед скосил глаза и вздохнул при виде знакомых признаков.

— Сдается мне, что лучше вам поехать за госпожой, сэр, — прямо заявил он. — А ежели только страдать и стонать, то ничего и не изменится.

— Она чужая жена, Джед, — рявкнул Алекс. — Ты полагаешь, я не думал об этом? Сейчас ходят слухи, что парламент намерен объявить супружескую измену тяжким преступлением, заслуживающим смертной казни. Я не могу рисковать ее жизнью и репутацией. Собственная репутация меня совершенно не волнует.

— А она заботилась о вашей жизни и карьере, когда покинула вас. О себе она, наверно, и не думала. Кроме того, — добавил он как бы, между прочим, — этот ее муж выглядел довольно хилым, так мне кажется. Удивлюсь, если он переживет это путешествие. А в этом Новом Свете, как говорят, женщин не хватает, так что молодую красивую вдовушку тут же уведут, не успеет она ступить на берег.

— Господи, да к чему ты клонишь, Джед? — вспылил Алекс, хотя смысл слов его спутника был совершенно ясен.

— Все меняется, вот и все, — невозмутимо сказал Джед. — Но если вас не окажется рядом, когда это случится, вы не сможете воспользоваться… это ж понятно.

Алекс посмотрел вокруг на мирный сельский пейзаж, на родную землю, за которую и жизни не пожалел бы, и, кстати, за нее он едва не погиб. В Ирландии, где Кромвель добивался победы, требовался его военный опыт, в Лондоне его ожидала карьера политика, теперь, когда указом парламента распущены и королевская канцелярия, и палата лордов. Сейчас парламент опирался исключительно на военных, и генерал Армии нового образца мог иметь столько власти, сколько захочет. Но все это утратило смысл; в когда-то сладкой чаше власти и честолюбия сейчас был лишь горький осадок разочарования и потери. Без Вирджинии ему только и оставалось, что выйти в отставку, чтобы отшельником жить где-нибудь в глуши и заниматься разведением коз.

«Мягкий всплеск при погружении тела в воду стал привычным звуком в последние дни», — подумала Джинни, отворачиваясь от перил на палубе, где она стояла с другими пассажирами, теми немногими, которые еще были способны принять участие в торопливой церемонии погребения умершего, шестого за последнюю неделю. Плохо было всем, даже матросам, а ведь у них хотя бы были воздух и свет. Пассажиры задыхались в духоте; зловоние рвоты, стоны больных и плач детей создавали подобие маленького, темного и жаркого ада.

Джинни даже в самый сильный шторм не страдала морской болезнью. И была страшно занята, ухаживая за больными. Гилл уже настолько обессилел, что с трудом мог добраться до помойного ведра; если жены не оказывалось рядом, он изрыгал проклятия и ругательства в ее адрес в промежутках между глотками бренди из бутылки, которую ревностно хранил под матрацем. Джинни больше всего боялась, что бренди закончится прежде, чем они достигнут берега и смогут пополнить запасы. Напившись, он по крайней мере большую часть времени был в забытьи.

Корабль безжалостно бросало из стороны в сторону; шторм подчас был таким сильным, волны настолько огромными, что невозможно было поднять парус, и им приходилось дрейфовать в обезумевшем сером океане. В такие моменты бездна грозила поглотить хрупкое суденышко, кренившееся так, что мачты оказались параллельно воде, и казалось, что корабль уже никогда не выпрямится. В такие моменты удивительное чувство умиротворенности овладевало Джинни; на нее не действовали отчаянные крики и молитвы спутников. Она была дитя моря, и оно всегда было для нее вторым домом. Джинни никогда не питала иллюзий и знала о внезапном коварстве морской стихии, не боялась, что может утонуть. Ее жизнь больше не принадлежала ей, и она уже пережила столько ударов, что примирилась с судьбой. Раз в этой судьбе не оказалось места Александру Маршаллу, ей было все равно. Пусть будет что будет.