Возмездие

За это время Ворошилов два раза выбегал в приёмную и снова появлялся. Он сквернословил, не стесняясь. Лицо его покрылось пятнами. Он нервничал сверх всякой меры.

— Что там? — спросил Сталин.

Приехал Ягода и рвался для личного доклада.

— Я сейчас! — сказал Ворошилов и снова вышел.

В кабинете появились работники охраны: Румянцев, Кириллин, Кузьмичёв и Кузнецов. Ворошилов указал им, кому где встать. Прикинул и сделал знак Кузьмичёву перейти поближе к двери.

Плечистый Власик глыбой возвышался за сталинской спиной.

В кабинет вошли Ягода, Паукер, Гулько и Петерсон (бывший начальник поезда Троцкого). Голова Ягоды была замотана бинтами. Он вёл себя как человек, только что вышедший из боя. Глаза вошедших заметались по расставленным охранникам. Ворошилов, напряжённый в струнку, стоял сбоку стола. Сталин изучал вошедших исподлобья. Глаза его превратились в щёлочки.

Повисла напряжённая минута.

Трогая рукой повязку на голове и болезненно морщась, Ягода принялся докладывать. Тело Борисова отправлено на экспертизу в медсанчасть ОГПУ. Виновные в дорожном происшествии арестованы, кроме шофёра грузовика — сбежал. О покушении на самого себя он скупо обронил: «Дорожное происшествие».

Сталин вдруг подумал: «А ведь в Ильинском дача Зиновьева!»

Кончив докладывать, Ягода замолк в ожидании дальнейших указаний. Сталин молчал. Снова пролетела напряженная минута и четверо чекистов гуськом пошли из кабинета. В том, как они уходили, отчётливо угадывалось что-то неисполненное, незавершённое…[12]

* * *

Итак, вовсе не эмигранты из своего парижского далёка дотянулись до широких, плохо охраняемых коридоров Смольного. Дело было страшней: с Миронычем расправились свои, допущенные близко, доверенные, без малейших подозрений. Настоящее предательство!

В своё время Ленин вписал в советский Уголовный кодекс страшную 58-ю статью. Более жуткое юридическое средство для возмездия затаившимся врагам сочинил Сталин. Это был «Закон от 1 декабря 1934 года». Подсудимых ждала скорая и беспощадная расправа: никаких защитников, никаких послесудебных апелляций, приговор окончательный и приводится в исполнение немедленно.

Так он ответил на злодейское убийство своего единственного друга, своего «брата любимого»…

* * *

Гроб с телом Кирова был выставлен в бывшем Таврическом дворце, носящем ныне имя товарища Урицкого.

Поток ленинградцев был нескончаем. Венки, знамёна, траурная медь оркестров… Скорбные колонны старых питерских рабочих.

Газеты страны печатали гневные письма трудящихся. Убийство Кирова, второго человека в партии, повергло страну в настоящий шок. После XVII съезда партии, «съезда победителей», после великолепного съезда советских писателей, первого в истории страны, после радостных известий о предстоящей отмене хлебных карточек разом наступило отрезвление от достигнутых побед. Враг не смирился со своим поражением и, затаившись, исподтишка наносил подлые болезненные удары в спину. Трудящиеся требовали от властей проникнуться сознанием опасности и раскопать вражеское подполье на всю глубину.

Кровь Кирова взывала о возмездии.

Весь день падал мягкий, как пряжа, реденький снежок. Снег был истолчён тысячами ног. Сталин приехал вечером. Бывшие чертоги князя Потёмкина-Таврического окружало тройное кольцо охраны. Зал опустел, когда Иосиф Виссарионович стал подниматься к гробу. Он ещё не видел убитого друга и страшился этой минуты. Так нелеп был переход от жизни к смерти. Столько предстояло сделать, столько имелось планов! И — вот… Киров лежал безмолвный, отрешённый, с запекшимися губами. Смертная тень покрыла блескучие глаза Мироныча. Безжизненно лежали его убитые рабочие руки. Привычная гимнастёрка с отложным воротником, квадратный подбородок, мощный кировский лоб с гладко зачёсанными волосами. Слева, под глазом, расплылось большое синее пятно — от падения лицом вперёд… Сталин, в мешковатых брюках, в сапогах, в неизменном кителе, одиноко стоял возле гроба и смотрел, смотрел, не отрываясь. Груды венков источали аромат лесной хвои, аромат жизни. Окаменело замерли часовые с винтовками. Поблёскивали жала штыков. И надрывающе звучала погребальная мелодия оркестра.

С затаённой мукой Иосиф Виссарионович глянул поверх гроба, поверх венков и штыков. Враг притаился где-то слишком близко, он трусит, но не унимается, готовит ещё одну пулю…

Он склонился над дорогим лицом, поцеловал убитого и глухо произнёс:

— Прощай, друг, мы за тебя отомстим!

* * *

Ночью к самому отходу поезда на вокзал приехал московский следователь Лев Шейнин (впоследствии — известнейший писатель). Он провёл первые допросы арестованных и примчался, чтобы выложить Хозяину добытые сведения. На его взгляд, злодейская расправа с Кировым явилась итогом большого заговора. За спиной слизняка Николаева скрывается множество известных, а ещё больше неизвестных лиц.