Возмездие

— Вы врете! — истерически крикнул Павловский, и Пиляр не без удовольствия отметил, что нервы у полковника совсем не такие железные, как казалось. — Вы убили его!

— Зачем? Он тоже был нужен нам живой. Как и вы…

Павловский, бормоча что-то себе под нос, сел на стул и тяжело задумался. Пиляр понял, что сейчас продолжать допрос бессмысленно, и отправил его в камеру.

В течение четырех последовавших за этим дней Павловский отказывался отвечать на вопросы. Его приводили на допрос и через минут десять уводили обратно.

В воскресенье Пиляр должен был дежурить по ГПУ и в субботу собирался пораньше уйти домой, провести вечер с семьей. Когда он запер в сейфе секретные бумаги и уже позвонил Артузову, что уходит, тревожно зазвенел телефон — Пиляр сам удивлялся, как он всегда точно знает, что сулят ему телефонные звонки — хорошее или плохое. Этот звонок явно сулил ему неприятность. Он взял трубку непрерывно звеневшего телефона и услышал голос коменданта внутренней тюрьмы:

— Докладываю: только что подследственный Павловский пытался совершить побег при возвращении из тюремной бани…

Павловский не то что наотрез не поверил, что Аркадий Иванов убит именно при таких обстоятельствах, как ему сказали, он просто не хотел с этим примириться. Кроме всего прочего, получалось, что Иванов погиб в борьбе, а он, Павловский, капитулировал без борьбы и теперь даже вступает в какой-то сговор с чекистами, правда сам еще не знает, в какой… Только для того чтобы выиграть время, он стал куражиться и не отвечал на вопросы Пиляра.

Мысль о побеге пришла ему в голову, когда он мылся в бане и увидел в стене над печью шевеленый кирпич. Он тотчас вынул его из стены и завернул в мочалку, а потом вынес в раздевалку и положил под свое белье. Пока одевался, у него созрел план дальнейших действий. Он был в бане один. Конвоировал его красноармеец примерно его роста. Выбрав момент, он кирпичом ударит конвойного, быстро оденется в его форму и пойдет к выходу на улицу, который он запомнил, когда шел в баню. План был, прямо скажем, наивным, да и сам Павловский мало верил в успех, но вся его натура звала к действию, хоть к какому-нибудь, но действию…

Конвойный стоял у дверей раздевалки и наблюдал, как Павловский одевался. Но он не заметил, как заключенный, уже вставая, чтобы идти, ловко переложил кирпич в свое полотенце и зажал его под мышкой. Конвойный открыл дверь перед Павловским и сам чуть отступил в сторону. В этот момент Павловский молниеносно повернулся к нему и ударил в лоб кирпичом. Он не думал, что сразу убьет конвойного, и рассчитывал, что первым ударом он его только оглушит и втащит в раздевалку. Но если в предбаннике конвойный очнется слишком рано, тогда у него другого выхода не будет — придется его прикончить.

Но все произошло иначе: конвойный не упал, а рванулся во двор и громко закричал. Во двор тюрьмы выбежали люди. Павловский в это время кинулся обратно в баню, забросил кирпич на печку, вернулся в раздевалку и сел на лавку. Бойцы тюремной охраны долго остерегались входить в темный предбанник, считая, что Павловский находится там в засаде, и требовали, чтобы он сам вышел во двор. Но тут появился Сыроежкин.

— Чем он тебя ударил? — спросил он конвойного, все лицо которого стало сплошным синяком.

— Вроде свинчаткой, — ответил боец.

— Ты уверен? — усмехнулся Сыроежкин и спокойно вошел в предбанник.

— Кончай спектакль, выходи кланяться, — сказал Григорий, и были в его голосе какая-то озорная сила и беспощадность.

Павловский послушно поднялся. Проходя мимо Григория, он оглянулся.

— Трус, а еще полковник, атаман божьей матери… — сказал, точно плюнул ему в спину, Сыроежкин и не сдержался, выругался…

После неудавшегося побега Павловский рассказывал все без утайки о себе и называл сотни имен других бандитов, в разное время совершивших преступления против Советской страны. Выборочная проверка нескольких сообщенных им фактов показала, что он говорит правду. Он дал убийственные показания о Философове, Шевченко, Дерентале и о других деятелях из ближайшего окружения Савинкова. Рассказал о преступной деятельности брата Бориса Савинкова, Виктора, но о самом Савинкове отказался говорить наотрез:

— Он для меня бог, и обвинять его в чем-либо я не имею права.

— В вашем положении смешно говорить о каких-то правах, — возразил ему Пиляр.

— Я не могу… не могу… Пишите все его дела мне, и я буду счастлив понести за них наказание…

Пиляр видел, что он все-таки на что-то надеется и на этот случай хочет остаться чистым хотя бы перед Савинковым, чтобы потом, при возможной встрече, сказать ему, что он давал показания на других только ради того, чтобы выиграть время и найти способ спасти вождя.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Письмо С. Э. Павловского — Д. В. Философову