Возмездие

— Но, правда, вы разъединили сестер, а это нехорошо, — заметил Новицкий. Он ставит на подоконник рюмку и придвигает себе кресло. — У меня к вам, господин Фомичев, очень серьезный вопрос. Мне было бы легче задать его в отсутствие господина Шешени, но так как я сторонник прямых и открытых отношений, я его задам. Вы верите донесениям, которые вы получаете от своих периферийных организаций?

Шешеня обиженно отворачивается, рассматривает висящую на стене картину. Павловский с любопытством ждет, что ответит Фомичев. А тот молчит. Если говорить всю правду, он должен сказать, что не верит даже тому, что хороши дела в самой Москве. Последнее время он все чаще думает о том, что свояк его — Шешеня — порядочный ловкач и нагло рвется в вожди.

— Я вообще не склонен верить бумажкам… — ответил Фомичев.

— Ну, а раз так, Иван Терентьевич, — сказал Павловский, — поезжайте. И у меня на душе будет спокойней. И все мы будем иметь право сообщить Борису Викторовичу данные, не тревожась за их достоверность. Пока вы будете в ревизии, я сделаю свое дело на юге, и с деньгами и верными данными мы вместе с вами поедем в Париж.

Фомичев думает, что действительно следует проверить так называемую периферию, на которую любит ссылаться Шешеня. И если окажется, что никакой периферии нет, тогда ясно будет, что и в Москве все далеко не так, как выглядит в донесениях Шешени. И элдэвцы в конце концов тоже тревожатся о периферии не зря. Если подтвердится очковтирательство, Шешеню можно будет от руководства отстранить и, может быть, занять его место. Свояк свояком, а служба дороже.

— Хорошо. Я съезжу, — согласился Фомичев.

— Я заранее благодарен вам! — проникновенно сказал Новицкий. — И не только я лично, но и наш ЦК. Не обижайтесь, господин Шешеня. Все должны понимать нашу осторожность — мы не один год наращивали силы своей организации, и нам не хочется действовать вслепую. И давайте-ка подойдем к столу и отметим наше деловое соглашение рюмкой водочки…

Они выпили, Павловский отошел к Пиляру, а Фомичев и Шешеня снова уселись на диван.

— Надоело мне это вот так… — Шешеня резанул ладонью по горлу.

— Что? — не понял Фомичев.

— Да вот это собачье неверие. Ну, я понимаю, эти элдэвцы, для них я просто не та фигура, но ведь и Павловский туда же гнет. А ты сам разве не подпеваешь им? Я знаю, кто сеет это безверие. Это все работа бездельников вроде Деренталя или Философова. Сидят возле вождя и застят ему видеть правду. Скажешь, я не прав?

Фомичев промолчал, только чуть пожал плечами.

— Ну конечно, как же тебе со мной соглашаться? — возмутился Шешеня. — Ведь тебя прислали сюда специально, чтобы проверить, не брешет ли Шешеня в своих донесениях.

— Это неверно, — живо возразил Фомичев. — Я, если хочешь знать, дважды посол: для вождя я — твой посол, а для тебя — посол вождя. Понял?

— Что-то не очень это ясно… Ты скажи проще: ты приехал сюда бороться вместе с нами с заклятым врагом или ловить нас на какой-то случайной неправде?

— Я не мыслю себя вне борьбы с большевиками, — торжественно объявил Фомичев.

— Тогда во имя нашего общего дела ты должен быть постоянно в Москве и возглавлять здешнюю и периферийные организации нашего союза. Я уже говорил об этом с Павловским — он обещал написать Савинкову. Твоя кандидатура на этом месте устроила бы всех! Я же и сам понимаю, что ты головой повыше меня.

Такая позиция свояка для Фомичева очень радостная новость. Он прекрасно понимает, что, если он возглавит все здешние организации НСЗРиС, это автоматически предопределит ему очень высокое положение во всем союзе, он, пожалуй, может стать вторым человеком после Савинкова. Действительно, настала пора, когда во главе движения должны стать люди дела, а не болтуны вроде Деренталя. Да, да, он поедет и проведет строжайшую инспекционную проверку низовки, и, если окажется, что она есть и действует, тогда резонно будет и остаться в Москве, чтобы уже не выпускать дела из своих рук. И Шешеня прав — можно сделать, как и он, вызвать сюда жену и обосноваться здесь прочно и навсегда, как положено боевому руководителю, который верит в свое дело.

— Хорошо, хорошо, обдумаем все, когда я вернусь, — сказал Фомичев. — Я верю, что мы с тобой из-за постов не подеремся.

— Да боже мой! — возмутился Шешеня. — Разве мне нужен пост? Я же буквально влип в это московское дело! Отец-то послал меня сюда зачем? Проверить двух резидентов и пошевелить их, если они заснули. А что получилось? Стал я вроде как лидер — заседаю, протоколы подписываю, переговоры веду. Умора одна, честное слово!..

Так вполне естественно разрешился самый трудный вопрос, ради которого и созывалась эта прощальная вечеринка, — теперь Фомичев не будет сидеть без дела, и, кроме того, он еще глубже залезет в тенета игры…

С улицы донесся автомобильный гудок.

— Господа, господа, прошу всех к столу на отвальную! — крикнул Павловский.

Зекунов быстро наполнил рюмки. Павловский взял свою и, подняв ее высоко над головой, сказал с чувством:

— За счастье знать вас! За счастье бороться вместе с вами! За Россию, господа!

Он лихо опрокинул рюмку и разбил ее об пол.