Возмездие

В письмах Савинкова из Петрограда 1917 года сестре, когда их читаешь подряд, прослеживается любопытная особенность: чем ближе время корниловского контрреволюционного заговора, тем неистовее становятся клятвы Савинкова в его верности революции и тем непонятнее становится его отношение к Керенскому… «Революция — мое великое счастье…», «А.Ф. бывает великолепен…» Немного позже: «Все мое прошлое не стоит и дня моей радостной службы революции…», «Наш лидер — непревзойденный акробат в политике…» Еще позже, за две недели до корниловщины: «…Что бы ни случилось, я служу революции. Только революции…», «Может быть, один только он [Керенский. — В.А.] верит, будто в этих условиях видит компас…»

После провала корниловщины Савинковым написаны сестре два письма. Одно — нечто вроде памфлета о Керенском: «Фат в кальсонах… комик, взявшийся читать эпос… поверить в его слово — самоубийственное легкомыслие… как нельзя проследить мгновение смены дня и ночи, так нельзя вовремя проследить смену его позиций» и тому подобное. В другом письме — реквием по собственным иллюзиям, и вдруг такое откровение: «…видимо, революции, становясь фактом, действием людей, совсем несхожи с книжными понятиями о них, и когда далекая четкая перспектива надвигается на тебя, лишив тебя объемного обозрения событий, ты просто обязан верить кому-то, и даже тому, кто хотя бы самонадеянно заявляет, будто он продолжает видеть перспективу. Хотя позже тебе будет дано убедиться, что и тот тоже был слеп…» Это — снова о себе и о Керенском.

Создается впечатление, что Савинков в этих письмах старательно создает себе «алиби» участника русской революции, восторженно ощущающего великое счастье своей причастности к происходящему в России, но еще не умеющего разобраться в событиях, тем более, что во главе событий находится непревзойденный акробат в политике, самонадеянно заявляющий, будто он видит перспективу.

Перед каким же судом Савинков создавал себе это «алиби»? Он знал, что его сестру окружают его бывшие товарищи по эсеровской партии, и конечно же именно им он и предъявлял эти свои показания. Это подтверждает и тот факт, что спустя несколько лет, уже возглавляя созданный им открыто контрреволюционный Союз Защиты Родины и Свободы, он в лживой статейке об Октябрьской революции ссылается на эти свои письма сестре и называет их доверительными документами пережитого…

Но тогда возникает вопрос: почему в этих доверительных документах о пережитом нет ни слова о генерале Корнилове и его попытке утопить в крови революцию? Это тем более подозрительно, что все связанное с этим было для Савинкова, пожалуй, самым сильным переживанием — ведь он один из активных организаторов похода Корнилова на Питер, и провал этого заговора был для него не только страшным ударом, но и поворотом всей его судьбы. А в «доверительных документах о пережитом» про это ни слова. Странно. Но только на первый взгляд…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Попробуем разобраться в истинной роли Савинкова в кровавом заговоре генерала Корнилова.

Мощный революционный взрыв в июле 1917 года, когда на улицы Петрограда с лозунгом «Вся власть — Советам!» вышли полмиллиона питерских рабочих, не стал концом Керенского только потому, что большевики в тот момент захват власти сочли преждевременным.