Возмездие

— А ты? — спросила у меня бабушка.

— Я тоже, — ответил я.

Бабушка резко дёрнула рукой, и дядя Володя упал на пол и застонал.

— Вставай давай! — прикрикнула на него бабушка. — У тебя уже соображает голова.

— И сильно болит, — простонал мамин брат.

— Радуйся, что я её тебе не оторвала. Ты запомнил, о чём мы тебя сейчас спрашивали?

— Запомнил.

— Отрицать не будешь?

— Нет.

— Тогда ответь на вопрос, который нас всех интересует, и на который ты не смог дать ответ под заклятием. Зачем ты хотел убить Романа?

— Я боялся, что через него Романов договорится о встрече с Николаем, и в итоге всплывёт история с хлебом, — ответил мамин брат.

— Много тогда заработал?

— Да.

— Ты был готов убить моего сына, лишь ради того, чтобы скрыть обман с хлебом? — вступил в разговор отец.

— Это было неправильное решение, основано на страхе, — ответил дядя Володя. — Мне очень жаль, что я на это пошёл, и я рад, что ничего не получилось.

— Ты говоришь о страхе? — удивился отец. — По мне, так ты, наоборот, какой-то бесстрашный — устроил покушение на Романа возле нашего имения. И теперь ещё и на меня.

— У меня не было вариантов, я боялся, что он расскажет тебе о покушении на него в Новгороде. Но сейчас я и об этом жалею.

— Ещё бы ты не жалел, — сказала бабушка. — Теперь ты обо всём будешь жалеть.

Княгиня Белозерская подошла к Волошину, взяла его за подбородок двумя пальцами, взглянула ему в глаза и сказала:

— Ты разочаровал меня, Володенька. Ты разочаровал всю нашу семью. Совершил поступки, за которые не может быть прощения. Я бы испепелила тебя прямо сейчас и велела высыпать твой пепел на навозную кучу у конюшни, но я чту традиции. Всё будет по правилам. Мы проведём суд рода.

— Но суд рода давно запрещён! — возразил дядя.

— Он запрещён в Российской Федерации, — заметил на это отец. — В Санкт-Петербурге он разрешён.

— Но для суда рода нужно минимум три представителя!

— А нас здесь трое, — сказала бабушка. — Ты от страха считать разучился?

— Но Роман — выбраковка! — упирался дядя.

— У нас не эльфийский суд, а суд рода! Роман — Седов-Белозерский, он тоже часть нашего рода.

— Но он пострадавший! Разве пострадавший может судить?

— Может! — грозно сказала бабушка. — После атаки на нас мы все пострадавшие. И, вообще, прекрати спорить, пока я без всякого суда не превратила тебя в пепел!

— Но вы не можете меня просто взять и убить, — сказал дядя поникшим голосом.

— Почему нет? — искренне удивилась бабушка. — Мы с тобой оба знаем, что могу.

— Но есть закон!

— Закон в Петербурге сейчас — это я, — сказал отец. — И, вообще, странно слышать про закон от того, кто спланировал два покушения на убийство.

Дядя Володя вместо ответа лишь тяжело вздохнул, а бабушка громко объявила:

— Не вижу смысла долго тянуть с этим. Как старейший представитель рода Седовых-Белозерских из числа присутствующих, заявляю, что преступления князя Владимира Волошина против членов нашего рода не нуждаются в том, чтобы их доказывать, учитывая, что князь Волошин сам во всём признался. Исходя из этого и из тяжести проступков, считаю, что Волошин достоит исключительного наказания — казни! Выношу этот вопрос на голосование. И голосую. Я за казнь!

Мамин брат внимательно слушал бабушку, а после её последних слов побледнел и, как мне показалось, чуть не потерял сознание.

— Я против казни, — неожиданно сказал отец. — К сожалению, с живого с него толку всё равно больше. Это не значит, что я его прощаю, но я за то, чтобы оставить Волошину жизнь.

Такой выбор отца означал следующее — определять судьбу дяди Володи и решать, оставлять ли маминому брату жизнь, выпало мне.

Глава 3

Ситуация сложилась не самая приятная. Не сказать, что особо сложная или пугающая — именно неприятная. Брать на себя ответственность я не боялся, так как понимал, что за три покушения на мою жизнь я имел полное право потребовать жизнь того, кто эти покушения задумал и организовал. Но всё же дело касалось не материальной компенсации за причинённые неудобства. Я нисколько не сомневался, что приговор бабушка приведёт в исполнение тут же, поэтому нужно было взвесить всё как следует.

С одной стороны, я испытывал огромное желание проголосовать за казнь. Причём хотелось не столько отомстить за три попытки меня убить, сколько гарантировать, чтобы не было четвёртой. Но с другой — отец проголосовал против. Значит, как минимум этот вариант стоило рассмотреть. Тем более, меня никто не торопил — и бабушка, и отец понимали, что в восемнадцать лет не так-то просто принять такое решение.

Конечно же, я очень злился на маминого брата. Но самым интересным в этой ситуации было то, что я злился на него не столько за сами покушения, сколько за то, что он чуть не сорвал мою встречу с отцом. Покушения уже были в прошлом, и не то чтобы я их простил дяде Володе, но после моих приключений в Польше, эти покушения не казались чем-то совсем уж из ряда вон выходящим. Опасность давно уже стала частью моей жизни, нравилось мне это или нет, и спорить с этим фактом было глупо.