Возмездие

Помню чувство отстраненности, когда его дыхание замедлилось… а затем остановилось. Потом проверил его пульс, чтобы убедиться, что он мертв, а затем, пока он был еще теплым, выскользнул под покровом темноты.

Именно так, как и пришел.

Тогда Достопочтенный дал монеты.

Много монет.

— Нас держат в неведении, а нашу судьбу решают эгоистичные люди, — бормочет Амали, когда мы входим в ту часть пещеры, где стены невероятно высоки. Камень под копытами Облака сменяется мягким, скрипучим песком. — Кто для нас этот Бранхел? Если мидрианцы однажды проснутся и решат всех нас убить, как он узнает? Из-за разлома он ничего не может сделать.

Ее спина напрягается. Она излучает тихий гнев. Трудно осознать, что чья-то судьба была предопределена так называемыми эгоистичными мужчинами.

Я осторожно провожу пальцами по ее шее, чувствуя мощный ритм сердцебиения.

И позволил ее гневу проникнуть в меня. Разве не должен возмущаться за нее? В конце концов, я наполовину тиг. Без моих способностей и навыков я тоже оказался бы под пятой империи?

— Среди мидрианских солдат есть норхадианские шпионы, так же как среди норхадианской орды есть мидрийские шпионы. Рано или поздно Бранхел узнает об этом. Старый император не хотел бы спровоцировать Черного Медведя Севера. Несмотря на все его жесткие разговоры о строительстве империи, больше всего Хоргус хотел удержаться у власти. Он не стал бы рисковать новой войной с норхадианцами. Экономика Мидрии все еще восстанавливается после предыдущей, и он хочет развивать империю, а не наносить ей вред. А сын… — Я пожимаю плечами. Кроген Анскелл имеет репутацию вспыльчивого человека и жестокого убийцы. Он давно настаивал на вторжении мидрийцев в Норхадию, но сначала ему придется иметь дело с Высшими лордами. Один или несколько из них наверняка бросят ему вызов за право на трон.

— Кроген не проявит такой же сдержанности, — шепчет Амали. — Ему плевать на то, что он расстраивает норхадианцев.

— Верно.

— Тогда получается, я стала тому причиной. — Ее плечи опускаются под давлением ужаса.

— Причиной? Нет, ты только ускорила процесс, который в любом случае должен был произойти. Если бы ты не убила Хоргуса, я бы сделал это.

Она очень тихая. Ее охватывает слабая дрожь. — Я знаю очень мало, но ты… ты оторваный от всего этого, и все же прекрасно понимаешь последствия своих действий. Значит, ты бы убил Хоргуса, развязал войну и обрек мой народ на смерть… только ради денег?

В моей груди образуется холодный узел.

— Я не подрабатываю героем, Амали. Это и есть моя профессия.

У нее вырывается горький смех.

— О, чтобы я могла бы сделать, если бы у меня были твои силы и способности. Ты никогда не сомневаешься в мотивах своей работы, Кайм? Разве ты никогда не убиваешь или решаешь не убивать просто потому, что это правильно?

— Что правильно в этом мире, Амали? Что это хотя бы значит? Не мне задавать вопросы о причинах. — Эта мантра вбивалась в меня с раннего возраста, но сейчас слова звучат очень пусто. — Это также и не твой путь.

Амали не та, кто может меня осуждать.

Все ее самодовольные разговоры нереальны.

Она издает странный звук — наполовину всхлип, наполовину приглушенная чистая ярость.

— Так легко игнорировать причины чего-либо, когда у тебя нет никаких привязанностей, не так ли, Кайм? — Ее дыхание прерывистое и поверхностное. Она наклоняется вперед, создавая пропасть между мной и своим телом.

Амали дрожит от едва сдерживаемой ярости. Ее охватило странное безумие. Это напоминает мне, какой она была, когда убила Хоргуса. Она кренится в сторону, и я веду Облако к стоянке.

Она соскальзывает с лошади и падает на мягкий песок, сгибаясь пополам.

Ее плечи дрожат. Большие капли слез падают на землю.

Я смотрю на нее мгновение, не зная, как с этим справиться.

Ясно, что я ее расстроил. Амали злится и напугана.

Должен ли я утешить ее?

Я ругаюсь себе под нос, когда соскальзываю с лошади и подхожу к ней.

— Амали… — Я изо всех сил стараюсь передать голосом утешение, но даже не знаю, как это сделать. — То, что ты видела и сделала… это сложно, но…

Она смотрит на меня дикими и рассеянными глазами в темноте.

Ее рука поднимается. Я знаю, что она собирается делать. Я мог бы остановить ее, но какой-то инстинкт подсказывает мне, что должен это принять.

Шлеп!

Ее рука касается моей щеки.

Это достойный удар. Ее цель верна, хотя она плохо видит. У нее сильная рука. Моя кожа пылает и горит.

Я хватаю ее за запястье, прижимая к себе.

— Остановись, Амали. В этом нет необходимости. Я…

— Ты бы бросил меня?

— Что? — Ее вопрос, пронизанный чистым гневом, настораживает меня.

— Если бы я тебе не понадобилась для того, что ты задумал… тогда ты бы оставил меня там, во дворце. Тебе было бы все равно, если бы мидрианцы казнили меня.