Возмездие

— А Ланге чист, — продолжал Аскер. — Как стёклышко чист. Я проверял его ещё более тщательно. Все использовал, все привёл в действие. И Хоманн, и полтора десятка других немцев, что служили в третьем батальоне, единодушны в его характеристике. Вот показания. — Он пододвинул генералу толстую папку. — А ведь они и не подозревают о том, что Ланге у нас. Более того, пущен слух, будто Ланге погиб. Так что о нем говорят совершенно откровенно, не стесняясь… И ещё. Это, пожалуй, главное. Герберт Ланге обращается к вам с заявлением, товарищ генерал. Он просит использовать его на любой работе, в любых условиях, лишь бы это хоть в какой-нибудь степени способствовало разгрому гитлеровского режима в Германии. Да вот это заявление.

Несколько минут генерал читал документ, затем отложил, вынул платок, протёр стекла очков.

— Сильно написано, — негромко сказал он.

— Сильно, — кивнул Аскер. — И заметьте: ни слова о том, чтобы «с оружием в руках» или что-либо в этом роде. Нет — тыл, работа, тяжёлая работа в любых условиях. — Аскер улыбнулся, взял заявление, нашёл нужное место. — «Если советские власти сочтут необходимым послать меня в страшную Сибирь, где царит мрак и ледяная стужа, то и туда поеду с радостью. Куда угодно, только бы не сидеть сложа руки».

— Мрак и ледяная стужа, — повторил Лыков, невольно улыбнувшись. — Вот ведь как они о Сибири…

Аскер продолжал:

— Вчера у полковника Чистова я знакомился с намётками по заброске меня в Остбург. Он ничем не мог порадовать.

— Я знаю.

— Предложил два варианта. В первом случае заброска производится в район Гамбурга, а уже оттуда, спустя некоторое время, я самостоятельно…

— Это исключено.

— И второй вариант — ждать. Ждать, пока не будут созданы необходимые условия для заброски непосредственно в Остбург. А это — несколько месяцев. Долго.

— Долго, — кивнул Лыков. — Столько ждать не можем. — Он помолчал и пояснил: — Наши опасения подтверждаются. Есть данные, что к различным архивам фашистов все больший интерес проявляет одна иностранная разведка. Та самая, о которой я вам как-то говорил. Короче, может случиться, что у нас появится соперник. Причём весьма активный и напористый. Вы понимаете?

— Да.

Помолчали.

— Товарищ генерал, — осторожно сказал Аскер, — мне ничем не может помочь группа, действующая в Карлслусте?

Лыков резко качнул головой.

— Ни в коем случае. О них забудьте. — Он поправился: — Пока забудьте. Не исключено, что придётся действовать вместе. Но это после, не сейчас. Они в таком положении… Словом, появление нового человека, малейшая неточность — и провал неизбежен. Погубим и вас и их.

— Тогда, — Аскер помедлил, пододвинул к себе папку с материалами допросов, решительно поднял голову, — тогда остаётся одно — принять мой план.

— Я тоже склонён так думать, — проговорил Лыков. — В пользу вашего плана говорит то обстоятельство, что в этом районе Германии имеется сильное антифашистское подполье… Но я ещё подумаю, посоветуюсь. Разговор продолжим… Вызову вас. А утром пришлите ко мне Ланге.

Разрешение на участие Герберта Ланге в операции было дано. И тогда Аскер впервые поговорил с немцем откровенно обо всем. Ланге разволновался.

— Это правда, вы верите мне? — сказал он срывающимся голосом. — Отвечайте, господ…

— Вы можете говорить мне «товарищ».

— Мы предали огню тысячи советских городов и сел, кровь ваших людей льётся рекой, а вы со мной… так!

— От немецкой бомбы погибла моя сестра. У генерала, с которым вы беседовали, убит на войне единственный сын.

— Можете мною целиком располагать, — горячо сказал Ланге. — Только скажите, ради всего святого: полностью ли мне доверяете или, как бы это выразиться… я буду только лишь орудием? Нет, нет, я согласен на любую роль! Это в конечном счёте не так важно. Важен результат: я окажусь полезен и хоть чем-нибудь помогу похоронить нацизм!

Аскер сказал:

— Я свою жизнь доверяю вам, товарищ Герберт.

— Спасибо. — Ланге порывисто встал. — Спасибо, мой друг. — Он поморщился, коснулся пальцами лба. — Если б вы знали, что сейчас тут творится. Боюсь, не выдержит череп!..

2

И вот Аскер снова в кабинете генерала Лыкова. За окном влажно поблёскивают кровли домов, матово отсвечивает мокрый асфальт площади. Серо и небо и земля. Холодно, тоскливо. Или, быть может, это только кажется так Аскеру? Ведь сегодня он последний день в Москве, на своей земле. Ночью — вылет. Туда, за линию фронта, в далёкий Остбург.