Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем?

Принципиально важно, что этот контроль должен быть именно монопольным, по образцу и подобию ситуации в Советском Союзе до начала горбачевских «катастройки и гласности» или России после победы «демократов» (начиная с 1991 года и, с теми или иными в основном формальными и никогда не существенными изменениями, по сей день). Монополизм может и должен, как это было при позднем Ельцине (ликвидация этого порядка при Путине была воспринята не только оголтелой «демшизой», но даже и значительной частью интеллигенции как «крах демократии»), маскироваться демонстрированием различных подходов в рамках одной и той же магистральной линии. Это качественно повышает эффективность пропаганды и резко ослабляет ее отторжение – просто потому, что являющемуся ее объектом человеку намного сложнее осознать единообразие вбиваемого в его мозги «месседжа», если то вбивание осуществляется разными способами и при помощи разных (а в идеале еще и открыто враждующих друг с другом) инструментов.

После захвата и первичного удержания власти контроль за центральным телевидением, разумеется, должен быть ослаблен, и оно должно быть возвращено к состоянию коллективного воспитателя общества, являющегося одновременно тонким и многообразным инструментом обратной связи с ним. Однако во время борьбы за власть все имеющиеся средства должны быть использованы для достижения единственной, главной цели, и беда телевидения, заключающаяся в том, что этот тонкий и чуткий механизм лучше всех других подходит и для грубого и тупого забивания пропагандистских «гвоздей» в критических условиях, является бедой только для него самого.

Для политиков это сказочный подарок, и не использовать его в полной мере – значит самому отдать его в руки своего собственного врага и пасть в результате этого его безропотной и, главное, совершенно напрасной жертвой.

Второй технологической задачей является обеспечение опоры на силовые структуры федерального масштаба. В противном случае, учитывая простоту российских политических нравов, которая будет многократно усугублена системным кризисом, потенциальный победитель имеет все шансы столкнуться с непредсказуемыми и совершенно неожиданными препятствиями в самый неподходящий момент. Диапазон этих препятствий, как представляется, может быть просто любым – от несчастного случая или попадания в тюрьму по обвинению в организации теракта 11 сентября 2001 года до внезапной измены ближайших, наиболее проверенных и преданных соратников.

При всей нелюбви к «силовой олигархии», возникновение которой стало сутью и наиболее концентрированным выражением путинского разложения, не следует забывать, что именно ее представители являются подлинными хозяевами современной России. Силовые структуры, многие из которых тесно вовлечены в различные коммерческие и политические процессы, а часто и преследуют свои собственные интересы, причем не только коммерческие, но и политические, являются исключительно значимым, хотя и скрытым от глаза постороннего наблюдателя, элементом политической жизни России.

Системный кризис снизит их эффективность, но имеющие собственные интересы элементы силовых структур сохранят, а при определенных обстоятельствах и нарастят свое влияние. Пока старая власть будет существовать, «флирт» с ними будет простым условием самосохранения; когда же она рухнет – они сыграют в ее сломе одну из ключевых ролей просто для того, чтобы обеспечить свое благополучие и после формирования новой власти, которой объективно, волей-неволей придется считаться с ними до собственного укрепления.

Опора на силовые структуры требует прежде всего разнообразия отношений партнерства. Несмотря на то, что каждый из их представителей по вполне понятным причинам будет пытаться «подмять под себя» перспективную политическую силу, она сохранится в качестве таковой только в том случае, если сумеет заблаговременно диверсифицировать свои связи. Для этого понадобится установить тесные и прочные рабочие отношения не только с основными (и традиционно враждующими друг с другом) силовыми структурами страны, но и основными (и также враждующими между собой) группами, существующими внутри каждой из этих структур.

Кроме того, принципиально значимым является уровень контактов. Вопреки традиционному правилу американского менеджмента – «говорить с боссом» – общение с первыми лицами может рассматриваться исключительно как дополнительный инструмент, так как в ходе развития системного кризиса они неминуемо станут заложниками разлагающейся правящей бюрократии и утратят всякое влияние вместе с ней. Кроме того, руководители, даже если они и не обюрократизировались до полного безобразия и сохраняют необходимые профессиональные качества, как правило, безнадежно оторваны от «земли» и имеют искаженные представления о характере функционирования и коллективных интересах собственных структур, не говоря уже о систематическом использовании как минимум неполной, если не сознательно искажаемой подчиненными, информации.