Вот сейчас, не сходя с места, Кравец мог раскрыть это дело: либо позвонив по контактному телефону, либо ткнув в ссылку автора статьи и назвав имя убийцы двух «наших» агентов. Если Биленков успел сесть в поезд, его снимут в Будапеште, возможно, на самой знаменитой по «Восточному экспрессу» станции. Или по запросу хорватской полиции его арестуют на польской или белорусской границе, если он воспользуется машиной. Другой, самый быстрый вид передвижения Кравец вычеркнул из короткого списка: Биленков не переносил полетов на воздушных судах, и, как следствие, для него, как оперативника, это стало большим минусом.
Так звонок или месседж? Но в этом случае он потеряет надежду еще раз взглянуть в глаза Билла. Нет, он не пожалел о том, что отдал его в руки Хатунцева – ему хватило бы и мертвых глаз Биленкова. Однако он увидел тусклый, как донышко грязной бутылки, блеск глаз Старого Хэнка.
Интересно, успел Хэнк досчитать хотя бы до десяти? И вообще интересно, как сумел Биленков выпутаться из сложнейшей, считай, безвыходной ситуации? «Вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом», – вздохнул Кравец.
«Инцидент» у стен шато произошел в ночь со вторника на среду. А, согласно расписанию поездов, именно в среду с вокзала в Сплите отправляется поезд с прицепным вагоном. Время в пути – почти трое суток. Время прибытия… Хорошо, что Кравец посмотрел расписание поездов. В справке было указано, что поезд Сплит – Москва прибывает в субботу днем на Киевский вокзал. Что же, есть время подготовиться к встрече.
В Москву они возвращались втроем, четвертого пассажира в купе не было. Юонг была задумчива, часто выходила из купе и подолгу смотрела в окно. Биленков обратился к журналисту с несвойственным ему пафосом: «Будем уважать ее чувства: она переживает убийство человека». Услышав его, Юонг только усмехнулась. И чтобы больше не слышать вздора, в дальнейшем плотно закрывала за собой дверь купе. В один из таких моментов Маевский задал Виктору вопрос:
– Почему ты презрительно относишься к генералу Болдыреву, с дочерью которого сожительствуешь? Ты ни разу не назвал его по фамилии или имени, только Лесником и при этом высокомерно морщился.
– «Папа с Марса, мама с Венеры», – презрительно усмехнулся Биленков. – В школе она училась под именем Нелли Ким, в честь нашей прославленной гимнастки. Дома ее звали ее настоящим именем – Юонг. Об этом знали только близкие Лесника, они же принимали этот факт в штыки. Когда он женился во второй раз, и детей должна была воспитывать северная кореянка, они отвернулись от генерала. Другая причина «отвращения» – страх. Они не поддерживали его революционных взглядов. И не ошиблись, ориентируясь на ощущениях: власть не простила ему «инакомыслия». Так девочка стала никому не нужной. На нее только что не надели железную маску, буквально заточив в интернат для трудных детей.
– И ты спас ее из заточения.
– Мы уже говорили на эту тему, не забыл?
– Помню, разговор не получился: ты схватил меня за грудки, защищая честь Юонг. Ты прав – она переживает убийство. Но тебя она убьет без сожаления, если узнает правду.
– Скорее бы доехать… – скрипнул зубами Биленков.
Журналист оставил его одного и присоединился к Ким в коридоре. Но через минуту вернулся, закрыв за собой дверь:
– Ты сказал, что работал в ОВД Восточного округа.
– Так и есть.
– Не думаю, что ты выдумал постовых, которые остановили вашу группу возле Лосиного острова, очень убедительно это прозвучало. Я хочу спросить: не сталкивался ли ты с тем лейтенантом?
– Было дело, – усмехнулся Биленков проницательности журналиста. – Он узнал меня и не выдержал моего взгляда. Опустил глаза и больше не поднимал их. Может быть, он подумал о том, что я ради контроля за ним взвалил на себя бремя участкового. Наивный. Но больше он боялся людей, которые стояли за мной.
– Он не погиб в аварии, не утонул в озере?
– Письмо, – многозначительно поднял палец Биленков. – Я подумал о письме, которое он, может быть, завещал вскрыть после его смерти. Он трус, а после него хоть потоп, понимаешь? Уверен, он на место происшествия прибыл тогда последним. Этот лейтенант – кусок дерьма, зачем его трогать? Кстати, не подскажешь, в каком месте ты спрятал свое письмецо? Не в почтовом ли ящике? – И Билл хрипло рассмеялся.