Лебедев в упор смотрел на охранника, на сигарету у него во рту, а когда она упала на пол, придавил спусковой крючок «кипариса». Он выступил своеобразным стартером и буквально завел команду. По генералу отстрелялись Хатунцев и Андреасов, к ним примкнул сам командир со своим грозным оружием. Еще не успела «выпустить пар» последняя граната, а он уже начал ставить дымовую завесу на первом этаже. Из столовой поперли, как тараканы, охранники. Двоим удалось вырваться и открыть огонь. Лебедев припал на колено и ответил длинной очередью, загоняя охранников обратно. Стоны, мат, крики. Приказ приглушенным, сквозь противогаз, голосом:
— Кравец, со мной наверх! Остальные работаем внизу!
Лебедев добил короткой очередью корчившегося на полу охранника и сменил магазин. Старый Хэнк рванул в столовую, расчищая себе путь форсированными очередями. Его прикрывал Шевкет, со стороны казалось, что он прятался за его спину, но это только казалось: в столовую они входили по той же схеме растекания вдоль стен. Хэнк ушел влево, Шевкет — вправо, поливая помещение плотным огнем. Лебедев подчищал за ними прицельными выстрелами: добил второго и третьего. Еще один выдал себя стоном, и Лебедев прекратил его мучения короткой очередью из «кипариса». Другого прикончил Андреасов.
— Слушаем! Считаем! — взял на себя функции командира Хатунцев.
Они прислушивались, готовые снова открыть огонь по затаившемуся противнику, и считали убитых.
— Четверо!
— Есть четверо!
— Двое в холле!
— Шестеро!
Один остался лежать в караульном помещении. Всего семь человек. Согласно оперативным данным, охрана генерала составляла от шести до восьми человек.
— Семь! — снова громко, чтобы слышали все члены команды, выкрикнул Лебедев.
Андреасов и Хатунцев прошли на кухню, страхуя друг друга, и вернулись, никого там не обнаружив. Хэнк отослал Лебедя в подвал, сам остался наверху, и первое, что сделал, это настежь распахнул окно, проветривая помещение.
Генерал лежал на площадке, вывернув руку, и тщетно пытался подняться на ноги. Другой рукой он то ли закрывал лицо, то ли робко показывал вверх. Биленков пустил очередь ему в голову, и пули как будто прошли через растопыренные пальцы Лесника. Его челюсть двигалась, как будто он хотел что-то сказать, но то были предсмертные судороги.
В коридоре на втором этаже лежала женщина. Она была без сознания. Биленков перешагнул через нее,
Опустившись на одно колено и опираясь локтем о пол, Кравец смотрел на девочку лет восьми, спрятавшуюся под кроватью. Поза у него была крайне неудобная, и он сменил ее — лег на бок. Направив на девочку пистолет с глушителем, выстрелить в нее он все же не решался. И вздрогнул, когда за спиной у него раздался голос:
— Что у тебя?
Игорь сглотнул. Громко, как показалось ему. Боясь быть непонятым, он положил пистолет на пол так, чтобы закрепленный на нем фонарь не бил девочке в лицо, и приложил палец к губам: «Молчи!» Биленков не мог увидеть его манипуляции — для этого ему самому нужно было прилечь рядом. Но поняла ли его девочка? Она не отреагировала на его жесты: все так же лежала на животе, прижав к себе плюшевого мишку.
— Чисто! — наконец ответил Кравец, снова обхватывая рукоятку пистолета. Встал и, избегая взгляда командира, вышел из комнаты.
Биленков пошел следом, но на пороге остановился и, развернувшись, впился глазами в пространство между кроватью и полом. «Чисто?..» Нет, ему так не показалось.
Он медленно подошел к кровати и повторил недавнюю позу своего подчиненного: опустился на колено и оперся локтем о пол. Свет фонаря вырвал из темного пространства девочку, и она показалась ему забившейся в норку лаской.
«Значит, у него все чисто…»
Виктор поднялся на ноги, выглянув в коридор, жестом руки подозвал Кравца и, понизив голос до шепота, направил луч света на кровать:
— Почему ты не убрал девчонку? Только не говори, что ее не видел!
— Ей нет и восьми.