Возьми меня с собой

…С тех пор прошло почти восемнадцать лет. И вновь ее предали. Предал тот человек, которого она любила, жалела, защищала, старалась закрывать глаза на его недостатки.

Почему, Настя, почему?

Лера отнесла полную чашку в мойку, выплеснула чай, сполоснула чашку под краном, потушила свет и пошла к себе. Легла в постель, попыталась заснуть, но не смогла. Беспрестанно ворочалась с боку на бок, перекладывала подушку с одной стороны на другую, пила валерьянку, валокордин — все без толку.

Перед глазами неумолимо стояло лицо Насти, то, каким было оно на траурном портрете, висевшем в зале. Огромные, доверчивые глаза, пшеничная челка на лбу, коса, перекинутая через плечо.

— Зачем, Настенька? — шептала Лера, уткнувшись в подушку, глотая подступающие к горлу слезы. — Зачем ты сделала это? Ведь ты любила меня, как же ты могла так со мной поступить? Может быть, он заставил тебя? Что-то было такое, о чем он знал и пользовался этим, шантажировал? Но тогда почему ты сделала не так, как он велел, отчего решила убить Андрея?

Она не могла успокоиться. Алогичность Настиного поведения терзала ее, она придумывала все новые и новые объяснения действиям медсестры, и сама же отвергала их за несостоятельностью.

Лера пыталась вспомнить, не проявляла ли девушка антипатии по отношению к Андрею, но ничего такого на ум ей не приходило. Если еще на Скворцова она могла быть обижена за то, что он считал ее неумехой и откровенно говорил об этом, то уж Андрей, напротив, всегда был снисходителен к Настиным промахам.

Выходила полная чепуха. Лера начинала все сначала и неизменно приходила к тому же самому результату. Как ни крути, логикой здесь не пахло.

На рассвете ее мысли стали путаться и рваться, глаза слипались, и, наконец, когда уже нужно было вставать, Лера задремала. Во сне тревога и напряжение не исчезли, а лишь усилились, она все продолжала разговаривать с Настей, и постепенно лицо той становилось все ближе, отчетливей, ярче.

Пока не стало обычным, живым лицом.

— Здравствуй, — печально проговорила Настя из сновидения, обращаясь к Лере.

— Здравствуй, — прошептала та, не веря своим глазам. — Разве ты жива?

— Нет. — Девушка грустно улыбнулась и покачала головой. — Нет. Я хотела тебе сказать…

— Что? — Лера всем телом рванулась вперед, стараясь удержать Настю за руку, за край одежды, хоть за что-нибудь потому, что та вдруг на глазах стала таять, исчезать, растворяться в воздухе.

— Не вовремя я погибла, — прошелестела Настя, ускользая от Лериного взгляда. — Не вовремя.

Лера вздрогнула и проснулась. Видение длилось не больше минуты, но было таким реальным, таким осязаемым, что она почувствовала, как лоб покрылся испариной. Ей казалось: еще мгновение — и Настя во сне раскрыла бы страшную тайну о себе. В то же время Лера понимала, что сон всего лишь отражает события, происходящие наяву. Настя звонила ей в день гибели, хотела что-то рассказать, но не успела. То же произошло и во сне.

Часы показывали лишь самое начало седьмого, но спать больше не хотелось. Казалось, закрой Лера глаза, тут же вновь послышится тоненький, слабый голос: «Не вовремя я погибла».

Она встала с постели, приняла прохладный душ, накинула халат и вышла на кухню готовить завтрак. За окном еще был кромешный мрак, но вьюга утихла. Лера не спеша перебрала гречку, залила ее водой, посолила и поставила на плиту. Включила электрический чайник и в ожидании кипятка уселась на табуретку.

Сонную тишину квартиры неожиданно прорезал телефонный звонок. Недоумевая, кому она могла понадобиться в шесть утра, Лера бросилась в прихожую, где висел аппарат.

Схватила трубку — в ней коротко гудел отбой. Она нажала на рычаг, вернула трубку на место, подождала минуту-другую. Телефон больше не звонил. Почему-то Лере вдруг стало страшно. Это был не тот страх, который чувствовала она, лежа в постели у Максимова и слыша из-за стены, как он договаривается об убийстве старика. Тогда страх был сильным, но конкретным, она опасалась реального человека, который находился в соседней комнате, и знала, что при желании может убежать от него.

Теперешний страх был совершенно иным. Он липкой паутиной опутывал тело, парализуя руки, ноги, дыхание, делая ее беспомощной и уязвимой. Лера не могла определить его причину. Ей казалось, что стены квартиры вдруг стали живыми, чужими и враждебными, из-за каждого угла на нее смотрит пара злобных, нечеловеческих глаз, подстерегая, выманивая. Одно неверное движение — и тишина взорвется диким ревом, змеиным шипением, разбойничьим свистом.

Лера с трудом заставила себя вернуться на кухню. Гречка вовсю кипела на плите, из чайника с треском выскочила кнопка. От этих уютных, привычных, бытовых звуков ей на минуту стало легче. Но лишь на минуту. Затем страх навалился с новой силой. Это был уже не страх, а настоящий ужас. И в то же время в глубине сознания зародилась какая-то мысль, совершенно неуловимая, но явно очень важная. Охвативший Леру ужас был как-то связан с этой мыслью, связан напрямую, но чем, она не могла определить.