Возьмите меня с собою (Рассказы)

Первый укол сделала сама Юлия Павловна, и так легко что дедушка во время укола чему-то улыбался. И когда Юлия Павловна ушла, он стал ещё больше смеяться и сказал:

— Длинный сарафан!

— В чём дело? — спросили мы.

— Волос долог, — ответил он. — Как это вы сами не понимаете? Она доктор, учёная женщина, а держится бабьих глупых басен о тяжёлой и лёгкой руке. Не в лёгкой руке дело и не в тяжёлой, а в уме и в мастерстве. Колет больно — значит, плохо умеет; колет без боли — значит, мастер своего дела.

— Ничего, дедушка, — подсчитав, сказали мы, — потерпите: в сутки Елена Константиновна будет колоть вас всего восемь раз — один раз сделано, остаётся семь — и введёт вам восемьсот тысяч бойцов, а всего надо ввести пять миллионов, и это будет делать Клавдия Ивановна, а у неё рука лёгкая.

— Лёгкая! — засмеялся дедушка добродушно, понимая, что и мы смеёмся над суеверием докторши.

Через три часа после первого укола пришла сестра Елена Константиновна, и сразу же с её приходом у нас как будто всё сошло со своих мест. Не успела в передней сестра снять один свой ботик и приняться за другой, как Жалька схватила первый ботик, высоко подняла его и, помахивая им в разные стороны, помчалась по коридору. Сестра в одном ботике помчалась за Жалькой, Володя и Миша — за сестрой.

В большой комнате Жалька с ботиком носилась вокруг стола, и дети с трудом её поймали. Во всё время этой погони сестра ни разу не улыбнулась, и бледное узкое лицо её покрылось несходящими сердитыми красными пятнами. Она потребовала удаления собаки. Жальку заперли, и она в неволе выла всё время и беспокоила наших соседей. Больше всего обидно было за детей: они же отбили ботик у Жальки, и им же рассерженная сестра в глаза сказала:

— Какие невоспитанные дети!

Через каждые три часа круглые сутки сестра вводила в тело дедушки по сто тысяч бойцов. Во время укола больной закрывал глаза, а по лицу его во время вливания как будто перебегали серые мышки.

Дедушке становилось всё хуже и хуже. Ясные глазки его потускнели, и он редко их открывал.

— До свиданья, будьте здоровы! — сказала ему сестра.

Больной открыл глаза, поглядел и, ничего не сказав, закрыл. Сестра ушла, и те красные пятна на её бледном лице так и не сошли.

Через три часа после ухода первой сестры пришла к нам сестра Клавдия Ивановна. Она была маленькая, и так было чудно: она как будто смеялась глазами, а щёки только помогали немного глазам улыбаться. Из всех нас эти милые глаза сразу же выбрали Жальку, и в ответ собака прыгнула и чуть-чуть только не поцеловала маленькую сестру в губы.

Когда сестра помыла руки, надела халат, мы все вместе, и, конечно, с Жалькой, вошли к дедушке, и он, увидав Жальку, как будто чуть-чуть улыбнулся и, глядя на Клавдию Ивановну, как будто узнавал её.

Сколько бойцов ввела Клавдия Ивановна, как боролись армии за жизнь человека, — всё это записывалось; число вливаний, пульс, температура — всё оставалось на бумажке для доктора.

Сам дедушка нам рассказывал потом, что в какую-то ночь, перед каким-то вливанием слышит он, будто Жалька лапой царапнула по двери, и открыла её, и тихонько вошла. Все в доме спали, и так было тихо, что слышалось ясно больному, как стучали на ходу о пол собачьи коготки.

Этот стук прекратился у постели, и дедушке стало так хорошо, так почему-то радостно.

— Дай лапку! — сказал он.

Жалька положила на постель одну лапку.

— Дай другую! — приказал больной.

Жалька положила другую лапку и поднялась.

Тогда представилось дедушке — как это часто во сне представляется охотникам, — будто не простые это полянки в лесу, не простые цветы, а заливы цветов, и по ним, по цветистым заливам, в тёплом море, в сиянии носится его собака, и он идёт, идёт из залива в залив, и конца этому нет, и всё лучше и лучше…

Но это радостное охотничье чувство налетело и прошло. Дедушка понял, что теперь далеко до лета, что он болен, а Жалька носом холодным подняла одеяло и лизнула тело его горячим языком. Теперь собака, по его рассказу, конечно, должна бы прыгнуть на кровать, а это нельзя, и дедушка закричал:

— Убирайся вон!

Очнувшись, он увидел, что это не собака была, а Клавдия Ивановна стоит над ним и смеётся своими глазами.

— Извините меня, Клавдия Ивановна, — сказал дедушка. — Мне приснилось, будто это Жалька лезет ко мне на кровать. Пожалуйста, сделайте вливание.

— А я уже сделала! — ответила Клавдия Ивановна.

Так сделала безболезненно, что дедушка совсем ничего не слыхал, никакой сучок даже не уколол его сквозь сон на волшебной охоте в лесу, и самый укол он понял, будто любимая его собака лизнула по телу горячим языком.

Дедушка вдруг чему-то очень обрадовался, пожал руку сестре и сказал:

— Сестрица, дорогая, у вас золотая рука!