«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи

Я уехала в Детское село, забрав с собой двух Зорькиных щенков, устроилась в том же домике, что и прошлого года, сговорилась молочницей, ставила себе простоквашу и носилась по полям со своими щенками, ни о чем не думая. Я делала в день километров по десять и прекрасно себя чувствовала. Мне никого и ничего не было больше нужно. Это было совершенное счастье. Я беседовала со своим малышом, прислушиваясь к его движениям.

Я просила А.Ф. не приезжать ко мне, но все же он объявлялся иногда с озабоченным видом, надоедал мне своими расспросами, докладывал о своих достижениях — он тоже готовился к этому событию. Я видела, что он прилагал все усилия, чтобы перестроиться на более оптимистический лад, но мне уже была безразлична его точка зрения — я гнала его от себя, мне было лучше одной.

Я редко ездила в город, мне нечего было там делать, но однажды я получила снова с Дальнего Востока телеграмму с просьбой приехать. Я отвечала кратко: «Приехать не могу, жду сына». В противоположность А.Ф., Н.П. всегда мечтал о ребенке для меня. Получив это известие, он примчался меня повидать, и мы провели два чудесных дня вместе. Я действительно была бы совершенно довольна, если бы он действительно был бы отцом моего ребенка. В эти два дня я все так и чувствовала. Он был так внимателен и нежен, так бережно водил меня под руку, что мне смешно было вспомнить, как я накануне скакала через канавы с моими щенками. Но уехать с ним я все-таки отказалась. Сколько раз потом я жалела об этом.

В Детском Селе я постаралась пробыть возможно большее время, но все-таки пришлось переехать в город и начать готовить приданое для моего первенца. Это были дни примирения с А.Ф., вечера посещений Ганички, когда он до хрипоты читал нам вслух, а я шила крошечные распашонки и чепчики и часто засыпала в кресле, набегавшись за целый день.

Наконец пришло время, когда надо было позаботиться о многом: найти прислугу, записаться в больницу и т. д.

В день, когда родился мой сын [297], у меня была Варвара Матвеевна. Я только что бегом проделала вниз и вверх 5 этажей с моими щенками, как вдруг почувствовала какую-то неловкость. Я сидела на корточках перед книжным шкафом и сказала Матвеичу: «Кажется, пора собираться». Мы вышли с ней вместе, взяли извозчика и поехали на Надеждинскую [298], в больницу, оставив дома перепуганную няню, бывшую прислугу одного профессора, семья которого вся перемерла.

Сиделки не хотели меня принять. «Вы, рожать? Что Вы, откуда, да у Вас совсем нет живота». Живота у меня действительно не было. Где помещался ребенок — было совершенно непонятно. Я чуть-чуть пополнела в талии — и это всё. Бедра у меня были настолько узкие, что случалось, я теряла юбку через ноги. Я обратилась к дежурному врачу, он удостоверился, что у меня действительно роды, и меня сначала отвели в общую палату, где лежало человек 15 женщин, собиравшихся вот-вот разрешиться. Зрелище было не из приятных.

Часов в 10 вечером появился А.Ф., бледный и встревоженный, и принялся наводить порядки. Он возмущался, почему мне не дали отдельной комнаты, как было условлено, ему объяснили, что я ее получу после родов, а пока буду в общей. Мало ли, может быть придется вернуться еще домой, как часто бывает. Со мной в палате была женщина, в 3-й раз приезжавшая без результата. Мы гуляли с А.Ф. по длинному больничному коридору и очень мирно беседовали о будущем.

Часов около 12 я его выпроводила, потому что почувствовала, что скоро придется лечь. Я просила сообщить об этом моей акушерке, но та по моему спокойному виду решила, что еще нечего торопиться. Я настаивала на том, чтобы скорее лечь на стол, но она уверяла, что раньше утра не стоит. Я держала с ней пари, что через полчаса все будет кончено. Я сама влезла на стол и так усиленно ей помогала, что только оставалось меня уговаривать не торопиться. Врач, которую мы просили присутствовать при родах, не прикоснулась ко мне ни разу — не было никакой надобности. Я выиграла пари — ребенок вылетел как бомба ровно через полчаса. Я все время смеялась и шутила и, когда он появился, спросила: «И это все? Я готова начать сначала». Мое примерное поведение стало легендой для всей больницы.

Когда ребенка положили около моих ног, и он брыкался и пищал, еще не видев его, я почувствовала к нему огромную нежность. Когда его выкупали и принесли мне показать, я ничуть не была разочарована. Я очень боялась, что он будет красным. Он был беленький с розовыми щечками, синими глазками и тёмными волосами. У него был замечательно очерченный ротик, прямая, крепкая спинка. Самое замечательное были — руки. У него был такой маникюр, какого я никогда раньше не видела. Каждый ноготок был так ровно спилен и так блестел, как будто им занимались несколько часов. Я так была довольна всем этим, что не заметила, как меня перенесли в отдельную палату. У меня был страшнейший аппетит, я съела все, что у меня было с собой, и заснула в блаженном состоянии.