«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи

Наш приезд в Ленинград состоялся в очень грустный дождливый день. Прямо из поезда я перешла на извозчика с крытым верхом и дрожала от холода, пока тот трусил по мостовой до нашего дома (из упрямства я уложила пальто в чемодан и не хотела его доставать). Дома нас встретили возгласами: «Слава богу, явились, а мы думали, что вы встряли где-нибудь». Оказывается, Лев переполошил мою мать бесчисленными телеграммами с дороги, сначала ко мне, вроде: «Киська, что ты наделала», — потом к ней и, наконец, последняя: «Едем вместе будем 27». Мать ничего не понимала и строила всевозможные предположения самого различного характера.

Лев заявил о своем намерении провести зиму на берегу и учиться. Я не возражала, но настаивала на перемене квартиры. То, что мы прожили 4 месяца в комнате, где помещался диван, два маленьких кресла и столик, было просто чудом, которое я объяснила нашей тогдашней взаимной привязанностью; теперь же оставаться на тех же семи метрах, да еще в квартире столь же тесной после раздела, где было две собаки, плохо воспитанные вдобавок, два вечно коптящих примуса перед дверью и неважные отношения с мамашей, — просто надо было быть врагом себе. Но поиски другой комнаты были очень затруднены тем обстоятельством, что ни Лев, ни я не имела собственной «жилплощади», а занимали излишек моей матери, имевшей на него право как научный работник.

До сих пор вопрос о комнате меня не занимал. До переезда к Борису у меня была своя комната, которой я лишилась потому, что ее пришлось отдать из-за моего долгого отсутствия. Когда я вернулась, комната была мне не нужна — сначала я была у мамы, потом мне поставили кушетку к Асе, я имела свои ящики для вещей, свои крючки в шкафу для платьев, и мне было этого довольно. Когда же по возвращении из Мурманска передо мной и Львом встал вопрос о помещении, нам обоим было все равно, где, какая комнатка, лишь бы быть вместе.

Превращение кухни в комнату состоялось без особых размышлений, просто заявили о своем желании убрать плиту, и правление дома очень скоро прислало печника, чтобы ее разобрать. Так мы очутились в нашей каютке, где всё было сделано мной самой. Теперь же, когда мне снова предстояло провести со Львом осень и зиму, я задумалась — прошел почти год с нашего знакомства, и мне казалось, что пора расширить рамки нашего быта. Все эти вопросы встали передо мной сразу же по приезде и нисколько не улучшили моего настроения.

Вечером, чтобы развлечься немного, мы пошли на «Крышу», выпить кофе и потанцевать. Первым, кого я увидела, был Х[ристиан] с хорошенькой дамой весьма знакомого вида и с толстым розовым иностранцем. Он подошёл ко мне и пригласил танцевать, не спросив Льва, чем удивил его и вызвал вопрос о причине такого поведения. Пришлось объяснить, что я дала согласие заранее и что я знаю этого человека, когда, откуда и т. д. Мне было ясно, что Марина Б.[429], его дама, занимает его чрезвычайно; очевидно, они связаны чем-то. Любовью? Возможно. Оба они так красивы, так подходят внешне друг другу.

Я уехала домой с очень грустным чувством. Я чувствовала себя ненужной, старой, отжившей. Я завидовала этой глупенькой грузинке, которой Х[ристиан] оказывал явные знаки внимания, быть может целовал теперь с большим увлечением, чем некогда меня. Я все лето втайне еще надеялась, что застану моего друга свободным и смогу встречаться с ним иногда, так — посмотреть, поговорить, чисто по-дружески, но в первый же вечер по возвращении я оставила эту мысль. Мне было грустно, но почти не больно. Я сознавала, где мое настоящее место, на что я могу ещё рассчитывать, и кому я нужна. И то, что я нужна была Аське, Льву, казалось мне достаточным, чтобы жить. «Моя личная жизнь кончилась, если она была когда-нибудь», — думала я.

Я стала искать работу, чтобы улучшить наше хозяйство, мне предлагали разные должности и между прочим — кельнерши во вновь открывавшемся кафе при гостинице «Астория»[430]. Мне сказали, что известят, когда надо будет сказаться дирекции, ожидаемой из Москвы, и я действительно получила открытку с приглашением явиться. Это были настоящие смотрины, какая-то ярмарка невест. Стадо хорошеньких девушек загнали сначала в общую ожидальню, а оттуда вызывали по одной в кабинет директора. Там сидела целая комиссия. Каждую расспрашивали о возрасте, прежней работе, интересовались, не боится ли она предстоящих трудностей. В результате этих смотрин было забраковано большинство. Оставшиеся 10–12 были действительно лучшими. Я оказалась среди них.