Возможная жизнь

Никакого отчетливого плана у нее не было, только осознанное желание прикоснуться к своему прошлому. Ноги сами вели ее к месту, в которое так много раз приводили в прежние времена, и скоро она уже стояла перед развалинами хижины – кровля из рифленого железа оторвана, водосток разбит большими белыми камнями.

Голова голубой гипсовой мадонны валялась в грязи, взгляд единственного глаза так и остался угрожающим. Наверное, если бы здесь не сохранилось следов того, что, конечно же, было другой жизнью, ничем не похожей на нынешнюю, Елена усмотрела бы в этом больше смысла. Ибо при всей благодарности, с какой она принимала очертания своего детского «я», ничего общего с девочкой, которая только что не надрывала легкие, стараясь привести Эмилио Риццо к финишной черте, Елена в себе не находила.

В Мантуе ее поджидало письмо от женщины по имени Беатриче Росси, римлянки, занимавшейся мозгом собак. Доктор Росси прочитала статью Елены и теперь спрашивала, не согласится ли доктор Дюранти с ней встретиться.

Елена, конечно, слышала о Росси, причем не самое лучшее. Беатриче Росси билась над загадкой собачьей памяти. Она заметила, что юной дворняжке по кличке Магда снятся сны, которые явно приводят ее в сильное возбуждение. Однако Магда за всю свою жизнь пределов лаборатории не покидала, а отсюда следовало, что она обладает генетической или родовой памятью о каких-то событиях. Росси решила, что если ей удастся обмануть мозг собаки, заставить его думать, что та спит, когда собака будет бодрствовать, то можно будет увидеть в действии совершенно необыкновенную собаку – суперсобаку, обладающую неограниченным доступом к своего рода коллективному подсознательному. Первые результаты были обнадеживающими, и взволнованная доктор Росси позволила себе несколько завышенные утверждения. Расширенное сознание Магды будет в корне отличным от человеческого. Столь же возвышенным и тем не менее собачьим. «Именно это, – писала она, – подразумевал Виттгенштейн, когда заметил, что, если бы лев мог говорить, мы все равно не смогли бы понять, что он сказал».

При последнем проведенном ее группой эксперименте в мозг собаки ввели тщательно составленный раствор – через глазницы, совершенно как лоботомисты какого-нибудь стародавнего сумасшедшего дома. Пятеро исследователей затаили дыхание, точно астрономы, ожидающие, когда их взорам предстанет новая планета. Магда немного побегала, пару раз тявкнула и повалилась на пол в глубоком сне, от которого пробудилась лишь несколько часов спустя, услышав звяканье своей жестяной миски.

Главное горе было не в том, что эксперименты провалились, а в том, что они обошлись обедневшим налогоплательщикам Рима в кругленькую сумму. И доктор Росси сочла за лучшее на время укрыться в Гроссето на тосканском побережье.

Горе, одиночество, отчаяние заставили Елену превозмочь колебания и купить билет до Гроссето. По полученному адресу она отыскала дом, выходящий на море, и нажала кнопку звонка с цифрой четыре. Зная Беатриче Росси только по научным публикациям, Елена ожидала встречи с седой ученой дамой в очках. И потому, когда распахнулась дверь квартиры, удивилась, увидев симпатичную темноволосую женщину лет сорока с длинной, до плеч, стрижкой, в черных сапожках, темно-синей юбке и кашемировом свитере табачного цвета. Елена отметила также красную губную помаду. Доктор Росси с улыбкой приветствовала гостью и пожурила собак, выбежавших знакомиться, которых представила как Марио, Магду и Коко.

Они отправились на прогулку по пляжу, под высокими серыми тучами; Магда, собака, не пожелавшая раскрыть свои непостижимые тайны, рысью носилась по мелководью, остальные бежали следом за ней. Стоял холодный весенний день, и легкое пальто Елены оказалось слабой защитой от ветра.

Со времени похорон она не пролила по матери ни одной слезы, однако утрата отняла у нее много сил. Каждый бесслезный шаг по песку требовал усилий, а между тем тело молило об отдыхе. Утрата ощущалась Еленой как тяжесть, давящая на плечи, – словно на нее наваливалось высокое, безразличное небо. Она вглядывалась в серое море сквозь серые невидимые порывы ветра, точно могла увидеть в них тени родителей или единственного из живущих на земле человека, способного принести ей покой. Однако видела лишь пустой воздух да вялое волнение воды, – но в этом отсутствии была не пустота, а сила.

– Прочитав ваши статьи, – говорила Беатриче Росси, – я подумала, что мы могли бы работать вместе. Мне нравится ваша нетерпимость.

– Не лучшее, боюсь, качество для ученого.

– Какие из старых теорий вас особенно бесят? – спросила Беатриче Росси.

В кои-то веки Елене понравился такой фамильярный тон.

– Представление о «я» как о «необходимой фикции», – ответила она. – Мысль о том, что электрохимическая активность мозга породила этого шута горохового, этот самообман, а естественный отбор отдал ему предпочтение.

Беатриче Росси усмехнулась:

– Да, это раздражает.

– Если бы только это, – сказала Елена.

Ветер взметнул пряди волос вокруг лица доктора Росси.