Возможная жизнь

До Бруно у нее был лишь один любовник, коллега-преподаватель из Мантуи, Андреа. Лет на пятнадцать старше Елены, крупный мужчина – любитель твидовых курток, муж вздорной жены и отец троих детей. Елена наслаждалась его обществом, с удовольствием предвкушала появление Андреа в ее ставшей после смерти Фульвии одинокой квартире. Тем не менее, когда он уезжал на конференцию или сидел дома с семьей, почти не вспоминала о нем.

Расставшись с Бруно, она завела другого любовника. Карло играл в туринском оркестре, Елена познакомилась с ним на открытии нового концертного зала. Он был красивым, в отличие от Андреа, но каким-то несговорчивым. А в постели попросту непредсказуемым, порой агрессивным, порой стеснительным. После всего Елене приходилось еще подлизываться к Карло, чтобы он с ней поговорил. Однажды они, голые, лежали бок о бок, и ее вдруг рассмешила унизительность того, чем они только что занимались. Карло сначала обиделся, а потом испытал облегчение. Вылез из постели, оделся, и они, что называется, «остались друзьями». Да и Елене полегчало, когда она поняла, что ей больше не придется показывать этому скрипачу все укромности своего тела. Он потом приезжал к ней из Рима – с «другом».

В памяти ее сохранился лишь Бруно. Ложась с ним, она не совершала отдельного поступка, то было простое продолжение их близости. Как удивительно мы подходим друг другу, думала временами Елена. Он был почти на голову выше ее, но, когда они танцевали, а танцевать Бруно любил, тело Елены словно вливалось в его тело, щека уютно прижималась к его плечу, и она ощущала, как некая часть Бруно понемногу взбухает у ее бедра. В постели они походили на складную картинку, каждый кусочек которой смыкается с другим с первого же раза: не головоломка, но гарантированное наслаждение.

Нынешняя жизнь Елены, лишенная пугающей радости соединения с другим человеком, явилась не результатом принятого ею решения: так сложились обстоятельства, и она к ним понемногу приспосабливалась. Каждый день в ее сознании оживал тот первый вечер в доме среди Сабинских гор. Однако Елена помнила, как даже в миг упоения говорила себе: никто не требует, чтобы я подчинилась этому чувству, не принуждает мою сокровенную суть лежать нагой рядом с другим «я».

С Бруно, с тех пор как он поделился с ней подозрениями относительно Роберто, Елена виделась лишь однажды. Со времени разговора об отце прошло три года, и она сама предложила Бруно навестить ее в Турине – пусть посмотрит, как она работает, как устроилась – в современной квартире со звуконепроницаемыми стенами, большой, хорошо обставленной, с видом на реку По из высоких окон – ее вздувшаяся вода в вечернем свете казалась оливковой.

Они поужинали в ресторане и вернулись к ней в квартиру поговорить. По ходу вечера Елене стало ясно, что Бруно приехал искать ее прощения. И приступил он к этому с всегдашней своей прямотой.

Встав перед ее большим камином с мраморной облицовкой, Бруно сказал:

– Та первая ночь в горах. Мне не следовало позволять тебе. Я убедил себя, будто ты знаешь или хотя бы подозреваешь, что мы – дети одного отца. Я был не прав, Елена, прости меня. Это принесло нам лишь горе.

– Ты мог бы сказать мне тогда. Мог объяснить.

– Я слишком сильно любил тебя. Мне отчаянно не хватало нашей прежней близости, прежнего тепла.

– Ну, ты выбрал их новую версию.

Бруно нахмурился, покачал головой.

– Я проявил слабость. Готов это признать. Попробуй представить себе, как ты просыпаешься каждое утро, зная: тебя лишили самых первых, самых простых отношений в человеческой жизни. От тебя отказалась родная мать. Каждый твой день начинается с ощущения потери. Это все равно что остаться без пальцев. Просыпаешься, как все нормальные люди. А через секунду вспоминаешь.

– Бруно, милый, причина была только в деньгах. Дело же не в том, что она присмотрелась к тебе и решила: ты ей не нужен. Если бы она узнала тебя теперь, то полюбила бы.

– Да, только в деньгах – и в первый раз, и во второй, когда меня отвергла и твоя мама. Но ведь реальная причина на самом-то деле значения не имеет. Только поступок и чувства, которые он порождает. А такой поступок делает человека уязвимым, навсегда. Он вечно боится, что его бросят. Больше того, знает, что однажды от него уже отказались.

– Мне жаль тебя, Бруно. Жаль во многих отношениях, их больше, чем ты, вероятно, воображаешь. И самое печальное, что какая-то мгла окутала нашу детскую дружбу. А для меня она была чудом.

– И для меня тоже.

– Тебе следовало быть в тот раз более рациональным. Ты мог уберечь нас обоих.

– Ах, Елена, но ведь это всегда было по твоей части. Рациональность. Научный подход. Ты же и довела его до логического – рационального – завершения. Доказала, что на самом-то деле нас нет. Что мы ничем не отличаемся от стола или стула. Что человек не содержит в себе ничего ценного. И выходит, в твоем мире все, что с нами случилось, значения не имеет, так?

Елена потупилась.

– Не думаю, что мы с Беатриче доказали именно это.