Возможность острова

Даниель25,16

В начале сотворена была Верховная Сестра, первая из первых. После сотворены были Семь Основоположников, и они создали Центральный Населённый пункт. Учение Верховной Сестры составляет фундамент наших философских взглядов, политическое же устройство неочеловеческих сообществ практически полностью разработано Семью Основоположниками; но, по собственному их признанию, оно являлось вспомогательным параметром, обусловленным, с одной стороны, биологическими изменениями, благодаря которым выросла функциональная автономия неолюдей, а с другой — историческими сдвигами, которые происходили уже в человеческой цивилизации и привели к постепенному отмиранию функций общения. Впрочем, мотивы, повлекшие радикальное физическое отделение неолюдей друг от друга, носят во многом случайный характер; все данные указывают на то, что это отделение происходило постепенно, видимо, на протяжении нескольких поколений. Полная физическая изоляция является, собственно говоря, вполне возможной социальной структурой, совместимой с наставлениями Верховной Сестры и в целом лежащей одном русле с ними, но не вытекающей из них в строгом смысле слова.

Исчезновение контакта привело к утрате желания. Я не чувствовал никакого физического влечения к Марии23 — и тем более к Эстер31, которая в любом случае вышла из возраста, когда женщина вызывает подобную реакцию. Я убеждён, что ни Мария23, несмотря на свой уход, ни Мария22, несмотря на описанный моим предшественником странный эпизод перед самой кончиной, также ни разу не испытали желания. Зато обе они испытывали какую-то особенно острую, мучительную ностальгию по желанию, стремление ощутить его, отдать себя, подобно далёким предкам во власть, этой, по-видимому, столь могучей силе. Меня самого — несмотря на то что Даниель1, затрагивая тему ностальгии по желанию, проявляет особое красноречие, — данное явление до сих пор обходило стороной, я абсолютно спокойно обсуждаю с Эстер31 подробности отношений между нашими предками; она, со своей стороны, проявляет не меньшую холодность, и, завершая наши эпизодические интермедиации, мы расстаёмся без сожалений, без волнения, возвращаемся к спокойной и созерцательной жизни, которая людям классической эпохи, вероятно, показалась бы невыносимо скучной.

Существование избыточной умственной деятельности, свободной от конкретных целей и ориентированной на чистое познание, является одним из ключевых моментов в учении Верховной Сестры; до сих пор ничто не позволяло поставить этот тезис под сомнение.

Моё существование ограничено узкими рамками, размечено мелкими приятными эпизодами благодати (какую дарует, например, солнечный луч, скользнувший по ставням, или внезапно рассеявшаяся от порыва сильного северного ветра гряда туч с грозными очертаниями), и точная его продолжительность — несущественный параметр. Я идентичен Даниелю24 и знаю, что Даниель26 станет моим абсолютно равноценным преемником; нам нечего скрывать, а небольшое количество воспоминаний, накопленных в ходе наших одинаковых жизней, ни в коей мере не обладает прегнантностью, достаточной для возникновения индивидуальной фантазии. Все человеческие жизни в общих чертах схожи: эту тайную истину тщательно скрывали на протяжении всего исторического периода, и лишь у неолюдей она получила конкретное воплощение. Отвергая несовершенную парадигму формы, мы стремимся к воссоединению со вселенной бесчисленных потенциалов. Мы не ведаем становления, мы закрыли скобку и отныне пребываем в состоянии ничем не ограниченного, неопределённого стаза.

Даниель1,28

Уже сентябрь, скоро уедут последние курортники — а с ними и последние груди, последние попки, последние микроволны, доносящиеся из внешнего мира. Впереди у меня нескончаемая осень, а за ней — космическая зима; на сей раз я действительно исполнил свою задачу, перешагнул последнюю черту, моё присутствие здесь больше не имеет оправданий, все связи оборваны, цели нет и больше не будет. Но что-то все же есть: что-то зловещее разлито вокруг и, кажется, хочет подойти ближе. За любой печалью, за любым огорчением, любой отдельной, конкретной неудовлетворённостью, видимо, кроется нечто иное — то, что можно назвать чистым страхом пространства. Неужели это и есть последняя стадия? Чем я заслужил подобную участь? Чем заслужили её все люди? Сейчас во мне нет ненависти, нет ничего, за что можно уцепиться, ни единой вехи, ни единой приметы; есть лишь страх, истина всех вещей, он — одно с окружающим миром. Нет больше мира реального, мира социального, мира человеческого. Я — вне времени, у меня нет ни прошлого, ни будущего, у меня нет ни грусти, ни замыслов, ни ностальгии, ни отчаяния, ни надежды; во мне живёт только страх.

Пространство подступает все ближе, хочет пожрать меня. В центре комнаты рождается тихий звук. Это призраки, пространство состоит из них, они окружают меня. Они питаются мёртвыми глазами людей.

Даниель25,17