Времена, когда предателей вычисляли или их сдавали перевербованные хозяева и лет на пять давали тему для разговоров, миновали. К этому явлению даже как–то привыкли и — нет худа без добра — оперативные службы стали еще осторожнее: еще тщательней продумывали детали операций, а уж что касается реализации информации, резидентуры и оперативные подразделения являли просто чудеса эквилибристики и такую изворотливость, что руководство только поощрительно разводило руками — высший, запредельный пилотаж. Тенденцией последнего времени вообще стало доводить до потребителя только аналитические материалы, суть компиляцию текстов открытых источников.
Вербовка высокопоставленного чиновника для западных разведок из главной цели давно превратилась в неотъемлемую скуку бытия и серые будни разведслужб Запада, впрочем, Востока и Юга тоже.
Охота как благородный спорт приказала долго жить и превратилась в упорядоченный обход капканов, около которых охотников терпеливо поджидали толпы желающих расписаться за вербовочные обязательства. Зачем, ради чего? Надежда! Укроют, защитят, бабки? Эх, темнота — предатель, он и в Англии — душепродавец. А грех — до седьмого колена. Практика везде едина — временная ценность «изделия N 2» невелика.
Другой вопрос: насколько искренне эти кадры отдавались? Малая часть, видимо, с санкции руководства.
Ветераны контрразведки, анализируя ситуацию только по прессе, выражали уверенность, что, действительно, наказания без вины не бывает, и показывали математику. Если «наобум лазаря» расстрелять десяток высших чиновников, то погрешность такого внесудебного преследования составит: за дело и вполне заслуженно — пятеро, бессрочная каторга — остальным. Но это негуманно. Погрешность ноль процентов. Сроки заключения пять — восемь лет для ста сорока одного фигуранта при расчете на десять тысяч голов, от года до двух лет пребывания в должности — любого чиновника. Остальных — «в расход», применительно к УК РСФСР. Многие из стариков знакомы с основами матанализа!
Бытие определяется знанием, знание определяет степень доверия к власть предержащим: информация, ведущая так или иначе к агентуре или оперативным
(Прим.: в нынешние «черные времена» вербуют слева–на право и снизу вверх. Клиенту, вербовщик просто показывают выписки со счетов, где–нибудь на «Крокодиловых островах» и протягивают авторучку. Вербовку тут же закрепляют интервью на камеру и привет! Полнятся ряды сексотов!!Какая уж тут квалификация?)
методикам, не выходила дальше границ департаментов. И по конторе ходили мрачные слухи, что–де в фирме приживается–таки система МВД.
В милиции опера отчитывались килограммами вербовочных расписок. А деньги, положенные на оперативные расходы, тратились на реально ценных людей, другая часть, и не малая, тоже находила нужное и весьма полезное применение. Впрочем, эти деньги помогли выжить тем ребятам, кто сумел сохранить идеалы, ну пусть и в весьма усеченном виде.
В разведке знали цену государственным деньгам, и еще со времен Примакова серьезно и пристально изучали банки, площадки купли–продажи акций, недвижимости и нотариальные конторы. Информация копилась впрок и ждала своего часа.
Система, созданная Примаковым, исключала возможность бесследного изъятия информации, что, к сожалению, не относилось к ее носителям. Тяжелая травма или гибель активного разведчика, работающего на остром направлении, не была редкостью. Но разведка быстро отучила особо отвязанных.
Пара скандальных утечек на Запад; милые сердцу ветеранов автокатастрофы; а то просто оборзевшие бандиты с ножами, топорами или бейсбольными битами. Много есть предметов, которыми человеку делают больно. Богатый и неординарный набор инструментов решительно ускорял переезд из высоких кабинетов в мир иной. Чиновники оставляли безутешную родню не только без кормильцев и благодетелей, но и без невесть куда подевавшихся трудовых сбережений.
Особо предусмотрительные оставляли записки: мол, ухожу непонятым и оболганными, брал такой–то, ищите там–то.
И не верьте, родные мои!
А никто и не верил.
Принятые меры жестко напомнили о необходимости учитывать национальные ухватки не только молодого отечественного бизнеса и аппетиты чиновников, но и особенности национального менталитета, характеризующегося как превышение пределов допустимой обороны, или око за око, а также по зубам.
Заболевание одной импортной болезнью третьего или четвертого наследного принца известной семейки поставила точку, и хорошие манеры худо–бедно прижились.
Это был период укоренения новой клички Примакова — Профессор, в высоком смысле — Семейный Учитель.
Злые языки перемещение Евгения Максимовича в МИД связывали как раз с его чрезвычайно продуктивной педагогической деятельностью. Так ли это — достоверно не известно. Профессор же вошел в историю своей непоказной скромностью и доброй улыбкой школьного учителя. Институтская кличка «Примус» стала забываться.