Возмутители глубин. Секретные операции советских подводных лодок в годы холодной войны

— Как же это так: море среди океана? — спросила мисс Кингман.

— Вот этого вопроса не решили еще и сами ученые. Как вам должно быть известно, теплое течение Гольфстрим направляется из проливов Флориды на север к Шпицбергену. Но на пути это течение разделяется, и один рукав возвращается на юг, до Азорских островов, идет к западным берегам Африки и, наконец, описав полукруг, возвращается к Антильским островам. Получается теплое кольцо, в котором и находится холодная, спокойная вода — Саргассово море. Посмотрите на океан!

Все оглянулись и были поражены: поверхность океана лежала перед ними неподвижной, как стоячий пруд. Ни малейшей волны, движения, плеска. Первые лучи восходящего солнца осветили это странное, застывшее море, которое походило на сплошной ковер зеленовато-бледных водорослей».

Ковер не ковер, но водоросли немало отравляли жизнь подводников, забивая водозаборные отверстия в корпусах подводных лодок, наматываясь на винты, цепляясь за рули и стабилизаторы. Но намного коварнее саргасс были другие «водоросли» — рукотворные: кабельные трассы, проложенные на дне океана и образованных им морей, систему освещения подводной обстановки SOSUS.

Пролив Мона, через который предстояло пройти в Карибское море, относительно широк — около 150 километров, и глубины в нем свыше 200 метров. Он соединяет две глубоководные впадины — Пуэрто-Риканскую — на севере (918 метров) и Венесуэльскую на юге (максимальная глубина — 5630 метров). Несмотря на 150-километровую ширину Моны, перекрыть пролив со стопроцентной гарантией не представляло особого труда, учитывая систему SOSUS.

К-240 предстояло форсировать пролив с довольно большой невязкой. Определить точно свое место к моменту прохода узкости — святая обязанность штурмана — не удалось. Дело в том, что астрономическая система определения по звездам «Волна» требует, естественно, звездного неба, а оно, как назло, было закрыто в Саргассовом море плотными облаками.

— Шли, в основном, по счислению, поэтому невязка у нас была равна едва ли не ширине пролива, — вспоминает Стоянов. — Тем не менее надо было идти в Мону, несмотря на такую погрешность в определении места. Определяться другими методами означало для нас потерю скрытности. Слава Богу, больше благодарить некого, мы благополучно вошли в Карибское море, где нас поджидала целая поисковая армада, в 112 вымпелов. Но они ждали, что мы пойдем обычной для подводного форсирования проливов скоростью, 6–8 узлов. А я приказал развить ход до 16 узлов. Риск, конечно, был. Но зато удалось ввести встречающих в заблуждение. После пролива Моны я отвернул в сторону Малых Антильских островов и сбросил ход до 2 узлов. Все шумящие агрегаты вырубили, режим «полная тишина» и вот так вот на глубине 120 метров уходили от преследователей. Я считаю, что форсировать пролив нам удалось без потери скрытности. Экипаж действовал, как единый организм Как на себя самого, я мог положиться на своего старпома, капитана 2-го ранга Льва Сергадеева.

Слон в посудной лавке, верблюд сквозь игольное ушко, шило в мешке… Можно припомнить множество поговорок, которые весьма точно определяют то, что пришлось сделать капитану 1-го ранга Валерию Стоянову: провести «термоядерный исполин», как в шутку называют моряки подводные ракетоносцы стратегического назначения, в игольное ушко одного из проливов Карибского моря.

К-240 провела в Карибском море больше месяца — сорок суток. Карибское море как бы окаймлено глубокими впадинами — Венесуэльской, Колумбийской, Юкатанской, за исключением его западной части, где довольно много рифовых островов. Советский атомоход двигался по окружности Карибского моря, по самой кромке территориальных вод, расположенных на его берегах государств.

— Это была самая спокойная боевая служба, — усмехается Стоянов. — Никаких вражеских сонаров, облетов, поисковых операций… Да и в отсеках все ладилось, за весь поход ни одной аварийной тревоги, ни одного воспаленного аппендикса, ни одного грубпроступка. Было даже время почитать Александра Беляева с его леденящими кровь предупреждениями:

«Саргассово море называют кладбищем кораблей. Редко кому удается выбраться отсюда. Если люди не умирают от голода, жажды или желтой лихорадки, они живут, пока не утонет их корабль от тяжести наросших полипов или течи. И море медленно принимает новую жертву. Мисс Кингман слушала внимательно.

— Ужасно! — прошептала она, вглядываясь в застывшую зеленую поверхность».

Нам удалось благополучно выбраться и из Карибского моря, и из Саргассова тоже. Вернулись в Гаджиево в точно поставленный срок Доложил, как положено, о выполнении задания. Командующий 3-й флотилии, вице-адмирал Иван Литвинов (мы звали его Батей) пожал мне руку и сказал: «Забудь, где вы были. И никому ничего не рассказывай!» — «Есть забыть!»

Меня представили к ордену Красному Знамени. Но получить орден было не суждено…

— Почему?